Степан Кулик - Сабля, трубка, конь казацкий

Умирать не хотелось категорически. Абсолютно и совершенно. Всеми фибрами или что там у души имеется. Какого дьявола?! Я не Гастелло, не Матросов, да и вообще – это не мой мир. Почему я должен геройствовать? С какого перепугу?

М-да… Как-то некрасиво. Именно что с перепугу. Трусостью не то что отдает – смердит за версту как падалью. Надо для оправдания другое что-то придумать, если не поблагороднее, так хоть благозвучнее. Пусть и для внутреннего использования, но чего хорошего, если сам от себя нос воротить будешь?

О! Вспомнил! Есть причина! Есть! Мне ни в коем случае нельзя умирать. Ведь тогда никто не узнает о тех бедолагах, что остались зимовать в плавнях. Если Полупуд погиб – я единственный, кто может привести помощь. Так что я теперь не принадлежу самому себе и должен выжить любой ценой!..

Полегчало? Вообще-то не очень. Но как рабочая версия сойдет. Тем более времени сочинять что-нибудь другое все равно нет. Пара сильных рук ухватили меня за рубаху и втащили в байдак будто куль. Коим я безрезультатно попытался прикинуться.

Спасителям притворство не понравилось, и наградой за фальшь стал крепкий пинок под ребра.

– А ну-ка, встань! Ишь, разлегся, как панночка!

После чего я был водружен на ноги и награжден еще одним чувствительным тычком в живот. Аж дыхание забило.

– Гляньте, как воздух ртом хватает! – заржал кто-то. – Чисто карась… – и продолжил уже без смеха: – Эй, карась… Ты кто таков? Откуда Полупуда знаешь? Да не лги. Огнем пытать станем!

– Не знаю я его…

Попытку отмазаться не засчитали. Тут же последовала звонкая оплеуха. В том смысле, что в ушах зазвенело, как в колоколе. Короткая пауза – и еще одна затрещина, теперь с другой стороны.

– Христом Богом клянусь! – завопил я, пытаясь избежать продолжения. – Первый раз его на Никитинской заставе увидел.

Угадал. Третьего удара не последовало. Кем бы ни были эти люди, но Днепр они знали. К тому же не могли не видеть, откуда наша лодка шла. Хотя бы направление… И что на той протоке стоит казацкая застава, тоже ведали. Значит, я мог и не врать. Ну а к тому, кто правду говорит, и отношение другое. Меня толкнули в грудь, тем самым усаживая на какой-то рогожный куль. Как потом оказалось… А в данный момент, не ожидая подобной любезности, я повалился навзничь и при этом хорошенько приложился затылком о фальшборт. Так что на какое-то время даже выпал из реальности.

– На заставе, говоришь? – к тому времени, как звон в голове утих и вместе с ним исчезли разноцветные огоньки, калейдоскопом крутившиеся перед глазами, беседовать со мной остался только один из незнакомцев. С виду типичный пират. Одноглазый, с повязкой, закрывающей левую пустую глазницу, большими цыганскими серьгами в ушах, – только на бритой и загорелой до цвета мореного дуба голове вместо банданы – казацкий чуб.

Я опрометчиво кивнул, и огоньки снова вернулись. Потом меня затошнило, и я долго и со смаком блевал за борт. Судя по симптомам – сотрясение серого вещества, именуемого мозгом. Интересно, если мозг вместилище ума, то почему вещество «серое»?

– Я вопрос задал… – напомнил о себе «пират». – Или тебе ухо отрезать? Чтобы лучше слышал…

Логика в его словах даже не ночевала, зато угроза присутствовала.

– Да. На Никитинской заставе. Вчера.

– Угу… И чья сотня там сейчас в дозоре?

Проверка или допрос? Впрочем, я же не пароли и явки сливаю, а всего лишь имя сотника назвать должен. Вряд ли это главная казацкая тайна.

– Андрея Сороки, говорили… Сам я сотника не видел.

Похоже, ответ «пирата» удовлетворил. Поскольку ни угроз, ни репрессий за ним не последовало. Зато меня начало трясти… Да так, что аж зубы застучали. Не знаю, последствие сотрясения или длительного пребывания в далеко не теплых днепровских водах, плюс обильное поглощение последних… а может, просто со страху, как пришло понимание, куда я вляпался на этот раз… Но колотило меня не по-детски.

– Самого как звать-то?

– Пет-т-тро…

– На, Петро… Глотни… – «пират» протянул флягу. – Согрей душу. Эк тебя прихватило. Того и гляди, копыта отбросишь.

Наверно, следовало поблагодарить, но у меня зуб на зуб не попадал. Легче было язык откусить, чем внятную фразу выдавить. Ухватился за флягу обеими руками и приложился к горлышку. Только забулькало… Ни вкуса, ни запаха я не разобрал. Одно лишь чувствовал, как с каждым глотком по жилам разливается тепло.

– Добрый молодец, – снова рассмеялся кто-то. – Как дите к титьке присосался. И не жалко тебе, Ворон, ракии? При нынешних ценах на невольников такая фляга дороже раба стоит.

Понимая, что у меня сейчас отнимут сосуд здоровья и счастья, я сделал глоток побольше. Не рассчитал и закашлялся…

– О, через край пошло… – констатировал Ворон и… как я ни цеплялся за нее, забрал флягу. Но заговорил при этом не со мной, а со своим товарищем: – Вот объясни мне, Пешта. Как так получается, что у меня глаз один, а видит лучше, чем твои два?

– Да? – хмыкнул тот. – И что же такое важное он разглядел?

– Ты же помогал мне хлопца из реки вытаскивать. Неужели ничего не заметил?

Понимая, что вопрос задан не зря, Пешта помолчал немного, припоминая, но ответил неуверенно:

– Не-а, ничего особенного. Обычный русин. Да еще и тощий… Таких на рынке пучок за грош отдают. Все равно долго не протянет. И то, если попадется добрый хозяин и держать будет в доме или при скотине…

– Истинно сказано, – насмешливо ответил Ворон. – Не тот слеп, у кого глаз нет, а тот, кто видеть не умеет. Скажи, Пешта, как часто попадались тебе русинские парни такого возраста со столь чистой кожей, нежными, как у панночки, руками. А главное – ровными, белыми зубами? И чтоб все до одного…

Пешта явно не отличался скоростью мышления, поэтому его опередил другой голос:

– Думаешь, из шляхты?

– И не ниже княжеского сословия, – уверенно ответил Ворон. – Не знаю, за каким лешим этого паныча на Низ занесло, но что в Русских или Ляшских землях, если не у него самого, то у близкой родни сел больше, чем у цыгана вшей, готов биться о заклад с кем угодно. Эй! Петро! Ты меня еще слышишь? Хоть кивни, что я прав, если говорить не в силах.

«Кивнуть? Отчего нет, если хороший человек просит? Мне не жалко… Хоть дважды. Пусть ему тоже приятно будет. Как мне сейчас. Какой он славный, этот Ворон. Добрый, приятный… И, главное, так вовремя напомнил совет Полупуда. Что говорить, если попаду в плен. Бедный Василий… Как ни уходил от смерти, а все ж она настигла. В самом неожиданном месте. И я снова остался один-одинешенек во всем этом жестоком и чужом мне мире…»

Я тяжело вздохнул, повалился на бок и попытался свернуться калачиком.

– Да погоди ты спать! – такой поворот Ворону не понравился.