Владимир Бабкин - Новый февраль семнадцатого

Узнав о формировании Временного Комитета Государственной Думы, Александра Федоровна немного успокоилась. Ей показалось, что худшее позади вот сейчас появится сила, которая призовет чернь к порядку и дело примет обычный оборот с бесконечными просьбами толстяка Родзянко о Высочайшей аудиенции, где тот снова будет умолять ее Ники о даровании чего-то.

Телеграмма от Ники о том, что он выехал в Царское Село, еще больше добавила мира в ее метущуюся душу. Все окружающее вроде начало приобретать привычный вид, кажется, появилась надежда на конец бури.

Даже когда Великий Князь Кирилл сообщил о том, что из мятежной столицы прибыла толпа каких-то «уполномоченных» и ведет мятежные речи среди солдат царскосельского гарнизона, она, в самой категорической форме, запретила применять силу. Императрица надеялась на то, что делегация уполномочена этим Временным Комитетом Государственной Думы и те успокоят гарнизон, удержат его от бунта.

И вот теперь она шла мимо последних, кто остался ей верен. Сквозь вьюгу слышались выстрелы и пьяные крики. Восставший царскосельский гарнизон шел на дворец и было объявлено, что если защитники дворца не сложат оружие, то дворец начнут обстреливать из орудий. Правда, верные офицеры уверили ее, что к этим орудиям нет снарядов, но Государыня не могла рисковать детьми. Была надежда, что захватив дворец без крови, они не устроят погрома и не тронут детей.

Уставшая женщина остановилась примерно посередине строя. Сквозь свист ветра донеслись ее слова:

— Не открывайте огня. Не надо стрельбы.

Злой ветер срывал слезы с ее щек и уносил в снежную мглу едва слышимые слова сорвавшиеся с ее губ:

— Господи, спаси и помилуй нас грешных…

«Тебе предстоит взять с плеч Моих тяжелый груз государственной власти и нести его до могилы, так же, как нес его Я и как несли Наши предки. Я передаю тебе царство, Богом Мне врученное. Я принял его тринадцать лет тому назад от истекавшего кровью Отца… Твой дед с высоты престола провел много важных реформ, направленных на благо русского народа. В награду за все это он получил от русских революционеров бомбу и смерть… В тот трагический день встал передо Мною вопрос: какой дорогой идти? По той ли, на которую меня толкало так называемое «передовое общество», зараженное либеральными идеями Запада, или по той, которую предсказывало Мне Мое собственное убеждение, Мой высший долг Государя и Моя совесть. Я избрал Мой путь. Либералы окрестили его реакционным. Меня интересовало только благо Моего народа и величие России. Я стремился дать внутренний и внешний мир, чтобы государство могло свободно и спокойно развиваться, нормально крепнуть, богатеть и благоденствовать. Самодержавие создало историческую индивидуальность России. Рухнет самодержавие, не дай Бог, тогда с ним рухнет и Россия. Падение исконной русской власти откроет бесконечную эру смут и кровавых междоусобиц. Я завещаю тебе любить все, что служит благу, чести и достоинству России. Охраняй самодержавие, памятуя, что ты несешь ответственность за судьбу твоих подданных пред Престолом Всевышнего. Вера в Бога и в святость твоего Царского долга да будет для тебя основой твоей жизни. Будь тверд и мужествен, не проявляй никогда слабости. Выслушай всех, в этом нет ничего позорного, но слушайся только самого себя и своей совести. В политике внешней — держись независимой позиции. Помни — у России нет друзей. Нашей огромности боятся. Избегай войн. В политике внутренней — прежде всего покровительствуй Церкви. Она не раз спасала Россию в годины бед. Укрепляй семью, потому что она основа всякого государства».

Толпа, весело перекрикиваясь и потрясая революционными транспарантами, шла вперед. В первых рядах весело матерились расхристанные молодчики, в которых можно было угадать бывших солдат Русской Императорской Армии. Анархия и вседозволенность пьянила не меньше, чем уже принятое на грудь. За ними шагали какие-то юнцы неопределенных занятий, раскованные девицы. Попадался и черный люд, но тот как-то косился и явно чувствовал себя не совсем в своей тарелке.

Керенский брезгливо поморщился. Ну, а что прикажете делать, если буквально все приходится делать самому? Когда он, веселый и возбужденный своим успехом в Кронштадте, ввалился в зал заседаний Временного комитета Думы, то не сразу обратил внимание на гнетущую атмосферу, царившую в помещении. Как, оказалось, слушали сбивчивый отчет о неудачной попытке захвата Министерства путей сообщения, в результате чего Некрасов с Бубликовым были не то арестованы, не то расстреляны. Уяснив, что Некрасову и Бубликову не удалось разослать по железнодорожному телеграфу сообщение о революции, да еще и дорога на Петроград для царских войск по-прежнему открыта, Керенский взбеленился.

— Как им в голову пришло идти туда всего с несколькими солдатами? Как такое могло приключиться? Несколько тысяч человек в залах дерут глотки и слоняются по коридорам дворца, а на захват Министерства путей сообщения не смогли набрать людей! Немыслимая, непростительная ошибка! Почему вы не подсказали Некрасову, что нужно двигаться туда толпой?

— Они посчитали, что толпу туда просто не подпустят, ведь там несколько пулеметов на баррикадах вокруг Министерства, да и в самом здании. — Родзянко мрачно смотрел на Керенского. — Вот они и решили, что смогут малой группой. Тем более что у нас были сведения, что там осталась всего одна рота Кексгольмского полка, что Кутепов с преображенцами ушли в сторону Зимнего, что главным в здании МПС остался полковник Ходнев, а он с Финляндского полка, чужой для кексгольмцев, а значит, не имеющий среди них авторитета. А шли с Некрасовым и Бубликовым как раз революционно настроенные солдаты из того же Кексгольмского полка. Было мнение, что в своих стрелять не станут и их удастся быстро распропагандировать. Да и была договоренность с товарищем министра Борисовым, что тот проведет наших коллег и все устроит. Но, не сложилось…

Керенский с презрением смотрел на Родзянко.

— Это несусветная глупость, дорогой Михаил Владимирович. Глупость, которая ведет к поражению. Нужно было вести толпу туда, как вы этого не можете понять! Только толпа, причем желательно толпа разномастная, разных сословий, с детьми и бабами. Солдаты бы не стали стрелять!

— А если бы стали? — упрямо огрызнулся Родзянко.

— Если бы все выполняли то, что должно, то и никакой революции бы не было, вы же это прекрасно знаете! Если мы сейчас не возьмем под свой контроль железнодорожные перевозки, если мы не разошлем по всей России известие о том, что в Петрограде революция, то мы проиграем уже до конца сегодняшнего дня! Как в таких условиях можно говорить о каких-то вариантах и сантиментах?