timeline

Stern recorded a message that said, “This is David. You have now been out for twenty-seven hours. Don't try to come back until thirty-two hours. Then we'll be ready for you at this end. Meanwhile, tell us if you're all right. Just speak and it'll be recorded. Good-bye for now. See you soon.”

Стерн надиктовал сообщение, которое гласило: «Это Дэвид. Вы отсутствуете в течение двадцати семи часов. Не пытайтесь возвратиться до истечения тридцати двух часов. К тому времени мы, с этой стороны, будем готовы вас принять. А пока что сообщите нам, все ли у вас в порядке. Просто говорите, и прибор запишет ваши ответы. Желаю успеха. До скорой встречи».

Stern listened to the message one final time, then said, “Okay, let's send it back.”

Gordon pushed buttons on the control panel. The machine began to hum and was bathed in blue light.

Стерн прослушал сообщение, чтобы убедиться, что голос звучит достаточно внятно, и сказал:

— А теперь давайте отправлять.

Гордон принялся нажимать кнопки на пульте управления. Аппарат зажужжал и окутался ярким голубым сиянием.

Hours earlier, when he had begun working on this message machine, Stern's only concern was that his friends back there might not know they couldn't return. As a result, he could imagine them getting into a jam, perhaps being attacked from all sides, and calling for the machine at the last instant, assuming they could come home at once. So Stern thought they should be told that, for the moment, they couldn't come back.

Несколько часов назад, когда Стерн только взялся за сборку этого прибора, его волновало только то, что друзья, находившиеся в ином времени и пространстве, не имели представления о том, что не могут вернуться домой. Он представлял себе, как ребята входят в клетки — возможно, в этот момент их атакуют со всех сторон, — в последний момент дают машине команду на переход и даже предположить не могут, что их немедленно вынесет туда же, откуда они пытаются скрыться. И потому Стерн сказал себе, что обязан предупредить их о невозможности немедленного возвращения.

That had been his original concern. But now there was a second, even greater concern. The air in the cave had been cleared for about sixteen hours now. Teams of workers were back inside, rebuilding the transit pad. The control booth had been continuously monitored for many hours.

And there had been no field bucks.

Таково было его первое соображение. Но теперь к нему прибавилось и второе. Прошло уже около шестнадцати часов с тех пор, как началась замена воздуха в пещере. Внутри работали техники, восстанавливавшие площадку перехода. Аппаратура диспетчерской непрерывно тестировалась на протяжении нескольких часов.

И за это время она не зарегистрировала ни одного всплеска поля.

Which meant there had been no attempt to come back. And Stern had the feeling—of course, nobody would say anything outright, least of all Gordon—but he had the feeling that people in ITC thought that to go more than twenty hours without a field buck was a bad sign. He sensed that a large faction inside ITC believed the team was already dead.

So interest in Stern's machine was not so much about whether a message could be sent as whether one would be received. Because that would be evidence that the team was still alive.

А это значило, что никто не предпринимал попыток возвращения. Стерн чувствовал — конечно, никто не говорил ему об этом прямо, в первую очередь Гордон, — но это настроение витало в атмосфере: люди из МТК думали, что отсутствие всплесков поля в течение более чем двадцати часов — плохой признак. Он интуитивно ощущал, что многие, если не большинство сотрудников МТК считали, что команда погибла.

Так что главное значение отправки аппарата Стерна заключалось не в том, что он мог отправить сообщение, а в том, что он мог сообщение получить. А это стало бы доказательством того, что хоть кто-то из членов экспедиции все еще жив.

Stern had rigged the machine with an antenna, and he had made a little ratchet device that turned the flexible antenna to different angles and repeated the outgoing message three times. So there would be three chances for the team to respond. After that, the entire machine would automatically return to the present, just as it had when they were using the camera.

“Here we go,” Gordon said.

With flashes of laser light, the machine began to shrink into the floor.

Стерн снабдил аппарат антенной с широким углом захвата, установленной на небольшую турель. Пошаговый двигатель поворачивал антенну на угол в 120°, таким образом, она обходила горизонт и три раза передавала сообщение в три различные стороны. Команда получала три шанса дать ответ. После завершения оборота антенны, аппарат должен автоматически возвратиться в лабораторию, точно так же, как это осуществлялось во время экспериментов с фотокамерой.

— Поехали! — сказал Гордон.

Замелькали вспышки лазерного света; машина начала врастать в пол.

It was an uncomfortable wait. Ten minutes later, the machine returned. Cold vapor whispered across the floor as Stern removed his electronic bundle, tore the tape away, and started to play back.

The outgoing message was played.

There was no response.

Ожидание оказалось удивительно тревожным. Десять минут, которые потребовались машине, чтобы слетать туда и обратно, неимоверно растянулись. Холодный пар еще клубился над полом, когда Стерн выхватил из клетки свое устройство и принялся перематывать пленку.

Прозвучал его голос.

Никакого ответа.

The outgoing message was played again.

Again, there was no response. The crackle of static, but nothing.

Gordon was staring at Stern, his face expressionless. Stern said, “There could be a lot of explanations...”

Магнитофон вновь воспроизвел текст, который был предназначен для передачи.

И снова ответа не последовало. Лишь статические разряды потрескивали в динамике.

Гордон безо всякого выражения на лице посмотрел на Стерна.

— Может быть много объяснений... — пробормотал тот.

“Of course there could, David.”

The outgoing message was played a third time.

Stern held his breath.

More static crackling, and then, in the quiet of the laboratory, he heard Kate's voice say, “Did you guys just hear something?”

— Ну конечно же, Дэвид.

Сообщение, отправленное из двадцатого века, зазвучало в третий раз.

Стерн затаил дыхание.

Опять послышался треск разрядов, а затем в тишине лаборатории раздался голос Кейт:

— Парни, вы ничего сейчас не слышали?

Marek: “What are you talking about?”

Chris: “Jeez, Kate, turn your earpiece off.”

Kate: “But—”

Марек:

— О чем ты говоришь?

Крис:

— Тсс, Кейт, выключи наушник.

Кейт:

— Но...

Marek: “Turn it off.”

More static. No more voices.

But the point was made.

Марек:

— Выключи.

Голоса умолкли, лишь статическое электричество продолжало шипеть и потрескивать в динамике.

Но дело было сделано.

“They're alive,” Stern said.

“They certainly are,” Gordon said. “Let's go see how they're doing at the transit pad.”

— Они живы! — провозгласил Стерн.

— Они безусловно живы, — согласился Гордон. — Пойдемте посмотрим, как идут дела на площадке перехода.

Doniger was walking around in his office, mouthing the words to his speech, practicing his hand gestures, his turns. He had a reputation as a compelling, even charismatic speaker, but Kramer knew that it didn't come naturally. Rather, it was the result of long preparation, the moves, the phrasing, the gestures. Doniger left nothing to chance.

Дониджер расхаживал по кабинету, репетируя свою речь, отрабатывая жесты и повороты. Он был известен как великолепный, даже харизматический оратор, но Крамер знала, что эта репутация родилась не сама по себе Наоборот, она явилась результатом длительной подготовки, поиска самых точных слов, отработки каждого движения. Дониджер ничего не предоставлял случайности.

At one time, Kramer had been perplexed by this behavior: his endless, obsessive rehearsal for any public appearances seemed odd for a man who, in most situations, didn't give a damn how he came across to others. Eventually, she realized that Doniger enjoyed public speaking because it was so overtly manipulative. He was convinced he was smarter than anyone else, and a persuasive speech—”They'll never know what hit 'em”—was another way to prove it.