Андрей Буровский - «Прогрессоры» Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу!

Около 2 часов ночи отряд спрыгивал на совершенно пустую платформу захолустной станции Мозгон. Быстрее, быстрее, поезд стоит две минуты! Дело поворачивалось настолько серьезно, что даже Бубих вел себя прилично. Заспанный парень махал флажками, паровоз неистово свистел, этот свист нехорошо отдавался во всех сопках. Петю колотила дрожь, и не от позднего часа — от холода. Позже ему сказали, что это во всей глубине континента так: стоит упасть за горизонт солнышку, и сразу резко холодает. Петя не был готов к такому — он вырос близ моря.

— Туристы? — спросил дежурный по станции невероятно сонным, сиплым голосом.

— Туристы.

— Сплавляться будете?

— И сплавляться…

— Удачи вам! До свидания!

— До свидания.

— Пристрелить его? — тихо спросил Иван Васильева, как только немного отошли.

Тот помотал головой:

— Только следов нам не хватает.

Машина ждала в полукилометре, она моргнула фарами два раза. Васильев дважды мигнул фонариком в ответ. «Газик». В «газике» — два человека. Вводная простая: после убийства нескольких сотрудников НКВД дан приказ арестовать вероятных преступников сразу по прибытии в Читу. Приказ Глеба Ивановича {5} 5 Глеб Иванович Бокий — один из самых страшных людей в большевистской верхушке. Занимался поисками Шамбалы, пытался постичь законы магии Каббалы, ставил самые жуткие эксперименты над живыми людьми. В годы «перестройки» его зять Лев Разгон активно «боролся» за те же самые идеи, в том числе за «право на революционные эксперименты». — высаживаться здесь, достигнуть аэродрома до прибытия поезда в Читу.

— Сколько до аэродрома?

— Прилично… Километров пятьдесят.

— «Прилично»? Меньше часа езды!

Местный товарищ рассмеялся. Он заверил, что по таким дорогам «приезжие из Москвы» еще не ездили, и если будут на аэродроме через три часа — им повезло.

По крайней мере Петя точно никогда не ездил по таким дорогам… Он даже не мог себе представить, что они вообще существуют. Двигатель надсадно выл почти все время, машина одновременно кренилась и на правый, и на левый борт, и ныряла носом, и задирала задок. Поспать? Но швыряло так, что Петя всю дорогу держался обеими руками, «нараскоряку», и все равно пролетал по железу то боком, то задом, то ногами, то головой.

Под натужный рев мотора, под кряхтения и матерки ползли чуть быстрее пешехода. Только по другую сторону хребта пошел разбитый, отвратительный проселок… Промоина в полметра глубиной занимала всю его середину, ехать надо было одним колесом по одной стороне промоины, другим — по другую. Одно неверное движение — и автомобиль застрянет намертво. Но тут давали километров до тридцати в час. Потом ехали по руслу ручья — в Европе машина давно завязла бы в глине и песке, но сибирский ручей бежал по слежавшемуся, плотному галечнику. Вода с веселым журчанием омывала колеса, камни стучали друг по другу и по машине; по руслу тоже двигались с вполне приличной скоростью.

Еще Пете запомнилось, как они все вместе, кроме Бубиха, вытаскивали машину и толкали ее вверх по склону, на просеку. Машина шла на пониженной скорости, на мультипликаторе, цепляясь каждым колесом. Пять человек изо всех сил толкали ее, и уже на пределе, когда зеленело в глазах, склон сделался более пологим, «газик» перевалил невидимое препятствие… Тогда толкать уже стало не нужно.

Петя привычно говорил: «Мы ехали», «Я ехал», но на самом деле ехал-то всегда шофер, Петю везли. А вот на этой дороге ехали все, кто в машине. Ехали и страшно уставали.

Впрочем, просека вела уже к аэродрому. Гасли звезды, стало еще холоднее.

В раннем немигающем свете плыли вдоль трассы низкие толстые сосны. Петю удивило, какие они низкие — не больше 7–8 метров, намного ниже деревьев и Европы, и Западной Сибири. Он поделился своими наблюдениями с Васильевым, и тот одобрительно кивнул: Васильеву вообще нравилось, когда его спутники что-то замечали и докладывали.

— А разве сосны и все деревья не любят влаги и тепла? А тут сухо и холодно, соснам приходится туго… И вообще, это другой вид сосен, скоро увидишь.

Аэродром был устроен очень просто: между сопками — с километр ровного сосняка. Дорога уходит в сосняк, упирается в двухэтажный деревянный дом: комендатура. Дальше — только пешком. В сосняке вырублены просеки, раскорчеваны, засыпаны гравием — взлетные полосы. В стороне, метрах в двухстах, — самолеты.

Пока шли первые переговоры, неутомимый Каган показал Пете рисунок коры на ближайшей сосне. Вся кора оказалась разделена на узоры, в точности как на китайских рисунках. И правда — совершенно другой вид. Но сосны — это что… Только маленькая часть из всех чудес последних дней.

Военный аэродром жил какой-то своей, загадочной, жизнью. Светало, в тревожном раннем свете бегали люди с фонарями, что-то тащили, что-то подкручивали и вставляли. У нескольких машин между местными низкими сосенками возились фигуры: судя по голосам, даже не сонные.

Казалось чудом, что Васильев мгновенно нашел начальника, которому звонили и который знал о приезжих.

— Почему так рано?

— За нами погоня… враги народа стараются сорвать операцию. Они переодеты в форму НКВД, похитили бланки и подделали документы. При появлении преступников приказ охране аэропорта — открывать огонь на поражение.

Начальник аэропорта переступил с ноги на ногу с каким-то непонятным выражением.

— Все последние инструкции вы можете получить в специально-шифровальном отделе НКВД товарища Глеба Бокия, — громко сообщил Васильев. — Телефон знаете? Я настаиваю на немедленном звонке — дело слишком серьезное!

Прибывший с Васильевым местный товарищ, капитан госбезопасности, громко подтверждал — надо отбиваться от врагов. Оставив его с начальником аэропорта, Васильев не давал засиживаться отряду — быстрей, быстрей, вон совсем близко «наш» самолет. Машина показалась Пете огромной, и тем более странно ему было: какой-то человек в черном пнул по колесу эту махину, от чего она вся затряслась, зазвенела.

Пока ехали, какая-то другая машина двигалась к деревянному зданию аэропорта. Там опять закипела какая-то жизнь, кто-то начал тоненько кричать.

— Живо! — рявкнул Васильев.

Странно, непривычно было Пете лезть в эти темные трясущиеся недра… Да еще по несерьезной на вид, шаткой лестнице. От его шагов по хлипкому трапу вся машина ощутимо зашаталась. Петя невольно остановился.

— Да не стой! — прикрикнул механик… или кто он был, только что пинавший колесо машины?

Петя нырнул в полутьму, пахнущую бензином, резиной, металлом… и еще чем-то непонятным. Особый самолетный запах, тревожный и странный. Поставить рюкзак полагалось при входе; там уже стояли рюкзаки Кагана и Васильева. Остальное помещение свободно, низкие скамейки вдоль боковин. Скрип кожи, непонятный запах… круглые иллюминаторы…