Александр Золотько - 1941. Время кровавых псов

— Ты о чем?

— О тебе, Сева, о тебе… Я давно хотел у тебя спросить: ты на самом деле младший политрук Красной армии?

— Да, — быстро ответил Севка.

Он даже подумать толком не успел, ответ вырвался сразу, без подготовки.

— Ага… — удовлетворенно протянул Орлов. — То есть я ошибся?

Севка попытался пошевелить руками или ногами, но и ноги, и руки были связаны.

— Ты ошибся, — сказал Севка.

— И ты можешь поклясться, что ты — офицер Красной армии? — Орлов подвинулся в глубь пещеры, чтобы видеть лицо Севки. — Скажи — да, я офицер Красной армии.

— Я офицер Красной армии, — как можно тверже выговорил Севка. — Я — офицер!

— Даже и не смешно, — с некоторым разочарованием проговорил Орлов. — Вот я тебя слушаю и все равно ничего не могу понять… Вот хоть убей — не понимаю. С одной стороны, вроде все нормально. И в бою ты не обгадился, и реагировал на пленных, скажем, поначалу правильно, по-комиссарски… Чуть в атаку не бросился, меня на глупость подбил… И жизнь мне спас. Мог просто сбежать, а нет — стрельбу открыл, троих убил. Вроде свой.

— Я свой, — как можно проникновеннее произнес Севка. — Свой.

— Ну да, офицер Красной армии, — кивнул Орлов. — Младший политрук. В газете работаешь дивизионной. Газета, кстати, как называлась?

Севка набрал воздух в легкие… Закрыл глаза. В кузове лежали газеты… Вверху листа была надпись.

— «За Родину!» — сказал Севка.

— «За Родину!» — повторил эхом Орлов. — Предположим. А дивизия какая?

— Я… Это… — Воздух комком застрял в горле у Севки. — Номер…

— Не помнишь… — протянул Орлов. — Странно выходит… Очень странно. Надо было мне у тебя все сразу выяснить, только как-то неловко допрашивать парня, которого только что спас. Некрасиво. А потом, когда сообразил, сразу и не поверил. Не складывается все до купы. Я ж при тебе вел разговоры, за которые любой, самый неопытный политработник на меня уже бы «наган» навел. Анекдот про троцкистов…

— Какие троцкисты… ты же мне жизнь спас. — Севка лихорадочно пытался сообразить, что придумать, как объяснить Орлову свое поведение. — Ну, мало ли, что ты мог говорить. Свои ведь.

— Офицеры, — подсказал Орлов.

За последние десять минут это, похоже, стало его самым любимым словом. Офицеры. Ну да, офицеры…

— То есть ты даже сейчас не понял, что несешь. — Голос Орлова стал грустным. — Какие, к хренам собачьим, в Рабоче-Крестьянской Красной армии могут быть офицеры? Командиры, твою мать! Красные командиры! Офицеры у немцев и у белых были. Понял? У немцев и у белых.

Теперь Орлов кричал, не боясь, что кто-то услышит его голос.

— Ты из немцев? Тогда получается, что тебя забросили к нам в тыл без подготовки. Язык, значит, выучили почти чисто…

— Почти? — удивился Севка.

— Акцентик у тебя легкий, Сева. Ты уж извини, но с буквой «ща» у тебя проблемы.

— А я с Украины. Из Харькова я…

— Может быть… Может быть… Значит, для немецкого диверсанта ты, во-первых, ведешь себя странно, а во-вторых, не знаешь элементарных вещей. Я был о немцах куда лучшего мнения. Значит, можем предположить, что ты не немец.

— Ну не немец я! — выкрикнул Севка. — Всеволод Александрович Залесский!

— Офицер Красной армии…

— Офицер… — Севка задохнулся и замолчал.

— Ты не немец, понятно. Может, белый? Для того чтобы помнить время до революции, ты слишком молодой. Агент из эмигрантов — там наверняка тебя подготовили бы получше. И офицеров поминать запретили бы строго-настрого. Но и нашим, советским человеком ты тоже быть не можешь. Каждый октябренок и пионер знает, что у нас в армии бойцы и командиры… И все разбираются в званиях. А ты… Быстро сообщи мне, какие знаки различия у майора Красной армии? Быстро, не задумываясь!

— Ромб! — выпалил Севка и по выражению лица Орлова понял, что промазал. — Этот… как его… прямоугольник… шпала.

— Не позорься, Залесский, — вздохнул Орлов. — Что прикажешь мне думать? И что прикажешь делать? Я тебя поначалу хотел вывести к нашим и сдать в Особый отдел. Все рассказать и отдать. Пусть они сами разбираются. Может, в Москву тебя отправили бы. Не мое дело. Знаю только, что с тобой что-то не так…

— А если я просто сумасшедший? — вскинулся Севка и скрипнул зубами, осознав, что совершил очередную ошибку.

Ему бы затянуть какую-нибудь песню. Современную ему, совершенно идиотскую по меркам этого времени. Какие-нибудь «муси-пуси» прекрасно подошли бы. Ни один чокнутый не станет орать, что он сумасшедший.

— Я тебя и к полковнику не пустил, чтобы ты не ляпнул что-то такое, веселое… Думал, получится. А вместо этого… не повезло тебе, Сева! Лес сейчас полон немцев, я тебя не удержу, если что. Черт тебя знает, как ты поведешь себя, увидев немцев вблизи… А если ты не агент немцев, а, скажем, марсианин… И попадешься к ним, передашь им важные сведения?

— Глупость.

— Глупость, — согласился Орлов. — Но у меня нет других вариантов. Возиться с тобой, рискуя сыграть на руку врагу? Нет, извини. Я не могу рисковать. Все и так слишком плохо, чтобы еще и… Извини.

Орлов протянул руку к петле, сделанной из кожаного ремешка от пистолета. Потянул.

Петля стала затягиваться.

— Не нужно, — прохрипел Севка.

Орлов закрыл глаза, но продолжал тянуть за конец ремешка.

— Я… пожалуйста… я… не могу… ты не поверишь… — задыхаясь, простонал Севка.

— А ты попробуй, сделай одолжение, — попросил Орлов. — Я и сам не хочу тебя душить. Серьезно тебя прошу — отговори меня. Если ты немец… если агент — извини, все равно я тебя убью. Или нет, если ты докажешь, что есть смысл рисковать и тащить тебя через линию фронта…

— Я не немец, — сказал Севка, почувствовав, что петля ослабла. — Я — Всеволод Александрович Залесский, мне двадцать два года, и я не младший политрук Красной армии. Потому что родился я в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году в Харькове…

Петля резко напряглась, Севка дернулся, захрипел, тело выгнулось дугой…

— Дурак, — выдохнул Орлов, отпуская петлю. — Я же тебя на самом деле придушу… От твоей честности зависит твоя жизнь, а ты несешь…

— Я, Всеволод Александрович Залесский, тысяча девятьсот восемьдесят девятого года рождения, родился в Харькове. Отец — Александр Кириллович Залесский, тысяча девятьсот шестьдесят третьего года рождения, коммунист. Мать…

Севка снова захрипел, перед глазами поплыли радужные пятна.

— Я студент третьего курса филологического факультета Национального университета имени Каразина… Я…

— Харьковский университет имени Горького, — сказал Орлов.

— Был Горького… А сейчас — Каразина. Каразина.

— Харьков немцы еще не взяли, так что переименовать не могли… — пробормотал Орлов, петлю тем не менее ослабив. — Кто такой Каразин?