Александр Золотько - 1941. Время кровавых псов

Капитан даже не стер с лица улыбку, когда резко ударил прикладом автомата военинженера слева под ребра. Егоров задохнулся от боли, его согнуло и стало валить на землю.

То, что происходит нечто неправильное, все, стоявшие в строю, поняли сразу. Капитан не должен был так себя вести. Ни один капитан не мог бить начальника склада, военинженера первого ранга, почти подполковника, если на обычные воинские звания.

Понять это успели все.

Сделать ничего не успели. Или почти ничего.

Автомат, висевший на шее у капитана, выплюнул длинную очередь. Пули торопливо пробежали по линии строя, дырявя гимнастерки и выплескивая фонтанчики крови. От дула до целей было всего четыре шага, поэтому пули прошивали тела насквозь и стучали по стволам деревьев на краю полянки.

Капитан стрелял справа налево, очередь повела ствол автомата вверх, водителям пули попали в животы, пробили грудь бойцам и прошили лейтенанту плечо. Одна пуля попала в голову, по касательной, опрокинула лейтенанта на пожухлую прошлогоднюю листву.

— Вот так, — сказал Сличенко, опуская автомат. — Извините, ребята…

— Что… что вы делаете?.. — хриплым от боли голосом спросил Егоров. — Я…

— Я вас не очень сильно? — Сличенко тронул военинженера за плечо, но тот оттолкнул его руку. — У меня не было выхода…

— Выхода… — Егоров, держась левой рукой за бок, выпрямился, его правая рука лихорадочно шарила по кобуре. — Я тебе… Я…

— Успокойтесь, Артем Егорович. — Капитан вытащил пистолет из кобуры Егорова, отстегнул ремешок и сунул пистолет себе за ремень. — Придите в себя!

— Мерзавец! Сволочь!

— Да-да, и сволочь, и мерзавец… — кивнул Сличенко. — И я еще и не такое сделаю… Вы же знаете, что я задумал. Знаете ведь, я вам говорил. Говорил…

— Можете пристрелить и меня, — выкрикнул Егоров. — Можете стрелять в спину, а я… я ухожу!

Военинженер повернулся и пошел прочь.

«Пусть стреляет, — бормотал Егоров. — Он сошел с ума. Он…»

— Артем Егорович! — повысил голос Сличенко. — Стойте.

— Идите вы!.. — Егоров даже не смог с ходу придумать, куда следовало отправляться этому безумцу. — Будьте вы прокляты!

«Сейчас он выстрелит, — подумал Егоров. — Вскинет автомат и нажмет на спусковой крючок. И все останется позади». Больше не будет так жгуче стыдно перед собой и теми людьми, которых Егоров обрек на смерть. Сейчас…

Выстрел.

Егоров замер, втянув голову в плечи.

Это был пистолет. Не автомат — пистолет. И пуля не ударила Егорова в спину, не пробила затылок.

Сзади послышался невнятный выкрик, потом ударил автомат. Длинная очередь. Патронов на десять.

Егоров обернулся. Капитан держал автомат в одной руке, на земле извивалось тело лейтенанта. Лейтенант все еще держал в руке пистолет, еще сучил ногами и хрипел, но уже был мертв.

Сличенко выронил автомат, оглянулся на Егорова, застонал и опустился на колени.

Егоров выругался и бросился к нему.

Старший сержант Малышев не признавал чудес с самого детства. И только в июне сорок первого в них поверил. Или даже не поверил, а просто принял к сведению, что чудеса вполне могут случаться. И даже не один раз подряд.

Его, например, утром двадцать второго июня взрывом вышвырнуло в окно казармы в тот самый момент, когда он отчитывал дневального, обнаружив грязную тряпку прямо перед канцелярией.

Стараясь не сорваться на крик, Малышев подробно разъяснил дневальному свое мнение по поводу близких родственников того по отцовской и материнской линиям и обрисовал печальные перспективы дневального на ближайшие трое суток. Как минимум.

И тут рвануло.

Снаряд пробил крышу казармы и взорвался в канцелярии батальона. Малышев пришел в себя к вечеру, выбрался из-под обломков, посмотрел на остатки казармы, на тела красноармейцев и командиров и заподозрил, что чудеса не чудеса, но что-то такое на свете существует.

Ровно через неделю, во время рукопашной, Малышев получил в упор очередь из автомата. Одна пуля разорвала рукав гимнастерки, вторая распорола ремень, а третья сшибла с головы пилотку, не оставив на теле старшего сержанта даже царапины.

Когда остатки роты, к которой прибился Малышев, накрыло минометным огнем и из четверых бойцов, спрятавшихся в воронке, выжил только один — старший сержант Малышев, вера в чудо и даже в собственную неуязвимость стала для сержанта привычкой, что ли…

Нет, он не вставал под пулеметным обстрелом в полный рост, он падал на землю, заслышав свист приближающегося снаряда, но при этом знал, что останется живым. Не верил, не надеялся, а точно знал.

Когда бомбардировщик высыпал утром на просыпающийся лагерь десяток бомб, Малышев как раз менял дозорных у дороги. А когда немцы пошли в атаку, старший сержант выносил по приказу капитана Фролова раненого комдива в безопасное место.

Когда к вечеру немцы ушли, а он, старший сержант Малышев, остался жив, не было ни радости, ни облегчения. Он остался жив. А как иначе?

Живым остался комдив, так и не пришедший за целый день в сознание, живыми остались четыре бойца из комендантского взвода, несших носилки с полковником, и еще шесть красноармейцев, натолкнувшихся на группу Малышева уже почти перед самым закатом.

Они вернулись на место разгромленного лагеря, чтобы собрать боеприпасы и продовольствие. Еще повезло найти чистые бинты для полковника и для одного легкораненого. А потом Малышева кто-то окликнул:

— Здравствуй, сержант!

Малышев, не вставая, оглянулся через плечо. Вздохнул и встал. Отдал честь.

— Таки снова свиделись, — сказал старший лейтенант. — Я же тебе говорил, Сева, что кто-нибудь обязательно уцелеет.

Младший политрук, с которым Малышев разговаривал сегодня утром, не ответил. Он махнул рукой Малышеву и сел возле дерева.

— А мы даже толком отойти не успели. — Старший лейтенант подошел к Малышеву и хлопнул его по плечу. — Ты молодец! Оставаться в живых — полезная привычка. Сколько с тобой бойцов?

— Десять, — ответил Малышев. — И комдив.

— Где? — спросил Орлов, подошел к лежащему под деревом полковнику и быстро осмотрел перевязку. — Кто бинтовал?

— Кто-то утром, — ответил сержант. — Я когда прибежал, комдив уже был перевязан…

— Руки повырывать… — буркнул Орлов. — Бинты есть?

— Нашли. — Один из бойцов подал старшему лейтенанту только что подобранные бинты. — Помочь?

— А и помоги… Только осторожно. И воды кто-нибудь найдите, руки сполоснуть. — Орлов стал закатывать рукава на гимнастерке, стоя на коленях возле полковника. — И ты поставь кого-нибудь часовым со стороны дороги, сержант.

«И никто не спросил, где именно прятались командиры во время боя», — подумал Севка. Мысли в его голове перекатывались тяжело, вязкие волны равнодушия плескались от виска к виску, вызывая легкую тошноту.