Владимир Корн - Артуа

Но без ответного подарка я его тоже не оставил, предложив на выбор кинжал, доставшийся от тумбоногого и кошель. Тот самый, что получил от Жюстина, в счет расходов на него, как он когда-то и грозился.

Кошель и сам по себе стоит немалых денег, качеством кожи и отделкой. Такую вещь и какому-нибудь графу носить на поясе будет не зазорно.

Крижон попытался отговориться, но я настоял и он выбрал кошель. Может быть потому, что его кинжал если и был хуже моего, то ненамного.

Кстати, лошадка, изображенная на фибуле, очень уж напоминает ту, на которой мой визави гарцует. И сам всадник что-то навевает своей внешностью. Крижон рассказывал, что скелеты людей, захороненные в курганах, такими и были, тонкокостными и с удлиненными черепами.

Вот так дела. Неужели повстречавшиеся нами люди дальние их потомки?

Разговор состоялся. Потому что мой собеседник вполне прилично владел общеимперским.

Я честно рассказал, что мы здесь проездом. Прошли через болото, на что он удивленно вздыбил брови. То, что везем пленника, очень важного и нужного. То, что у нас два тяжелобольных, Горднер и Крижон, нога которого все еще здорово напоминала бревно. А какой смысл это скрывать? Хотели бы они на нас напасть, давно бы это сделали, причем вряд ли бы мы смогли увидеть начало атаки, эти люди здесь хозяева и знают местность вместе со всеми особенностями ее рельефа.

Главный среди этих людей представился Скройлом и сейчас он возвращался в родное стойбище после визита в Мулой. В тот самый Мулой, что и был нам нужен. В Мулое он получил из рук наместника провинции документ, подтверждающий его права на эти земли, полученные им после смерти отца.

Это радовало. Радовало то, что он вполне лоялен к имперской власти, а значит, ему нет никакого смысла уничтожать чужаков, вторгшихся в его владения.

В отличие от кронтов, которые не признавали ничью власть, и охотно делали такое даже не ради поживы.

В дне пути, рассказывал Скройл, должно кочевать его родное племя. И он предложил отправиться вместе с ними, потому что у них есть лекарь, по его словам творивший с больными чуть ли не чудеса.

Конечно же, скептически подумал я. Найдется какой-нибудь шаман, что напьется настойки мухоморов и будет камлать с бубном до тех пор, пока из плеча Горднера сама собой не выйдет пуля, а рана обеззаразится. Горднеру нужны хирург и антибиотики.

Вот только выбора у нас нет.

В стойбище севелугов, а именно так себя называли эти люди, мы приехали, когда закат занимал всю западную сторона небосвода.

Горднера к тому времени уже заметно покачивало в седле, и Тибор приблизился к нему вплотную. Наверное, мы могли бы прибыть на пару часов раньше, но именно по Горднеру равняли свою скорость.

Скройл со своими людьми нас не покинул, хотя сразу указал нам направление, по которому необходимо двигаться, чтобы попасть к севелугам.

Держались они особняком и чуть в стороне, но от нас не отрывались, хотя легко и по понятным причинам могли бы это сделать.

Несколько раз Скройл посылал своих людей, всегда не менее трех, чтобы те осмотрели что-то на его взгляд подозрительное или непонятное. Понятное дело, хозяин вернулся после недолгого отсутствия и теперь выясняет, все ли в порядке на его землях.

Оседор, ехавший рядом со мной во главе отряда, время от времени завистливо вздыхал, что-то бормоча себе под нос. Когда я поинтересовался причиной, он, опять со вздохом, ответил:

– Кони. Аргхалы. Те, что черные как смоль, чистокровные. Но и остальные, полукровки, немногим хуже.

Говорят, что аргхальские скакуны очень древняя порода, выведенная еще в незапамятные времена. А еще есть легенда, что их нельзя купить, забрать у убитого врага или на что-нибудь обменять. Аргхала можно только подарить.

И Оседор вздохнул снова.

Лошади действительно очень красивы. Даже поступь у них грациозная, не такая, как у обычных лошадей. И мне, наконец, стали понятны слова Жюстина, когда он сказал, что карьер с места я беру не хуже аргхала.

Когда Скройл в очередной раз послал троих всадников по какому-то делу, один их них, что был на черной лошади, как выяснилось аргхале, приотстал. Затем пустил коня вскачь.

Казалась, что с пары скачков аргхал набрал полный галоп. Да уж, впечатляет.

Ничего, моя Мухорка вполне меня устраивает. И сейчас удобный момент выяснить у Оседора, что же с ней происходит. Оседор, ко всему прочему, еще и отличный лошадник. Удачное приобретение для Горднера и вряд ли он его отпустит, даже если тот не захочет остаться с ним после всего этого. Горднер умеет убеждать. Вот только если будет кому убеждать.

На мой вопрос Оседор, скользнув взглядом по Мухорке, ответил:

– А что с ней? Кобыла в полном порядке, Ваша милость. Она из тех лошадей, что лучше внутри, чем снаружи.

Затем снова посмотрел на нее и добавил:

– Ей еще месяца три жеребенка носить.

Какого жеребенка? Сначала я даже не понял. Затем до меня дошло. Так, моя Мухорка, оказывается беременна. А я ее пятками по бокам иногда стучу. Хорошо, что хоть до шпор у меня дело не дошло. Да и нет у меня их, без надобности. Здесь я их вообще редко видел. Видимо вышли из широкого употребления сразу же, как только исчезли рыцари. Нагайка да, имеется, да и на стременах есть специальные шипы, но и без них спокойно обхожусь, мы с Мухоркой и так друг друга отлично понимаем.

Вот же незадача. Как бы осторожно узнать, до какой поры на жеребых кобылах ездить можно. Иначе что люди скажут, издевается над животным, а еще барон.

Нет, я сейчас наездник хоть куда, иногда даже сам себе удивляюсь. Но это если меня со мной сравнивать.

Если же подойти с другой стороны…

Как-то мне на глаза попался указ самого великого корабела всех времен и народов Петра I, в котором повелевалось офицерам пехотных полков верхом в кавалерийских частях не ездить, дабы авторитет свой не ронять. Смеялись над ними кавалеристы. И это в 18-ом веке, когда люди даже не подозревали о возможности других транспортных средствах, кроме лошадей, ослов и верблюдов…

Вот это я и забыл, то, что моя лошадь, кроме того что является транспортным средством, что даже в ПДД записано, еще и живое существо, способное приносить потомство.

Я ласково потрепал гриву Мухорке, ах ты, гулена. Кобыла фыркнула, не иначе как одобряя мою мимолетную ласку.

Стойбище открылось внезапно, когда мы, преодолев вброд речушку, поднялись по косогору.

Стоянка кочевников – севелугов представляло собой несколько десятков шатров, разбегающихся от центра концентрическими кругами. В центре находился самый большой шатер, вот к нему-то и направил своего коня Скройл.

Еще перед тем, как форсировать реку, он со своими людьми вырвался вперед. Как же, хозяин домой возвращается.