Вильгельм Зон - Окончательная реальность

Официант принес равиоли.

– Вам бы, группенфюрер, книжки писать, – проворчал Умберто.

– Напрасно иронизируете, – слегка напрягся Макс. – Вернувшись в Берлин и скорее желая найти Зою, а не сундук, я провел небольшое расследование. Конечно, вы понимаете, в Петербурге без нашего ведома не то что «официальные лица», муха не пролетит. Так вот, никаких действий по упомянутым бумагам не проводилось. Я поручил пробить по калькулятору всех Зой, а потом Маш, Наташ и прочих, пересекавших границу Западной России в тот год. Безрезультатно. Я не люблю быть болваном в игре, но на этот раз пришлось смириться.

– Зачем же сейчас, через столько лет, возобновлять поиски? – спросил Умберто, а про себя подумал: «Интересно, что старый развратник хочет искать, рукописи или Зою, а может, старуху?»

– Это скорее совпадение. Мы с вами говорили о переменах. Умберто насторожился.

– Так вот, – продолжал Макс, – «дорогой Леопольд Ильич» довел Казакию до полного маразма. Его стараниями Готская теория себя совершенно исчерпала. Люди смеются. А смех, вы знаете, разлагает, сусло начинает бродить. Если дело так пойдет и дальше, досмеемся до открытой фронды. А нестабильность на нашем Юге сейчас, когда нефть все дорожает, не нужна. Словом, принято решение слегка выпустить пар. Небольшие реформы, незначительная перестройка, чуть больше информации. Заодно кое-какие технологии отработаем. «Тихий Дон» там запрещен. Еще бы, про готов в нем ведь ни слова, зато много про казаков. Новая национальная идея – вот что нам нужно на Юге. Я не поленился, прочитал.

«Он что, и по-русски читает?» – удивился Умберто.

– Интересная книга. Материала много, придется подредактировать, конечно, но главное автор… Прежний автор не годится, Умберто. Отъявленный коммунист, любимчик Сталина, невозможно. К тому же, если он действительно не автор, восстановим историческую справедливость, и информационный повод для начала операции отличный: «Великий национальный казацкий писатель Федор Крюков. Судьба и правда великого романа». Звучит!

– Послушайте, Макс, вы разговариваете со мной, будто я штурмбанфюрер СД. Вы ничего не перепутали?

– Не хамите, Умберто, я оказываю вам высокое доверие, мне нравится работать с такими интеллигентными людьми, как вы. Нет, правда, мне не хотелось бы поручать эту деликатную миссию долбоебам из гестапо. Кроме того, я вам доверяю. Убежден, что всё услышанное вы сохраните у себя в голове для потомков, но не станете перегружать лишней информацией современников. Вы же умница.

– А какова судьба этого человека, автора или не автора, ну, сталиниста? – поспешил сменить тему Умберто.

– Судьба человека? Шолохова? В первые дни войны он попал в плен под Смоленском и не пережил концлагеря.

– Печально.

– Да. В общем, так, завтра полетите к этому вашему Вильгельму. Придумаете что-нибудь, скажете ему, например, что он троянский конь, несущий разрушение маразматическому готско-казацкому мифу.

– А вы, стало быть, хитроумный Одиссей?

Макс поморщился.

– Я Зевс, Умберто. Для вас я Зевс Громовержец. Прошу помнить об этом. Вильгельм Зон, – кажется, он невыездной. Вот передадите, пусть порадуется, – Макс бросил на стол дипломатический паспорт. – Деньги на расходы ему выдадут в Готенбурге.

– А если он не согласится?

– Сделайте так, чтобы согласился. Аргументы, – Макс указал на паспорт, – весомые, повидает семью в Москве. У него семья в Москве, верно?

– В Западной Москве.

– Проведает детишек, прокатится на Восток, может, еще куда придется, дел много… Так что считайте, что наша маленькая операция началась. Итак, завтра…

– Я завтра не могу.

– Вот те раз, а я уже билеты купил. Что же, мне теперь их сдавать? – Макс состроил вопрошающий жалобный взгляд: он явно кривлялся. И вдруг все кончилось. – Ладно, хватит. Здесь билеты и деньги. Завтра вы летите в Готенбург. Разговор окончен. Кельнер, счет!

Спустя час, придя в себя от неприятной жесткости финала странного дня, Умберто развернул пакет, оставленный тем, кто прибыл в Милан под именем Больцано. В пакете находились крупная сумма и билет первого класса на самолет, вылетающий утренним рейсом «Милан – Готенбург». Повертев в руках глянцевую папку, в какие обычно укладывают дорогие международные билеты, он уперся взглядом в карту Европы, напечатанную на обороте. Машинально разглядывая раскрашенные в разные цвета пятна, Умберто думал: «Что же будет дальше?..»

– Добро пожаловать в Российскую Федерацию. Экспресс отправляется, двери закрываются, следующая станция «Преображенская площадь».

Вагон Восточного экспресса тронулся и нырнул в туннель. Народу было немного, всем хватило места на мягких диванах. Выйдя на поверхность, поезд, качаясь, промчался по мосту над пограничной Яузой, вновь ушел под землю и вскоре прибыл на станцию «Преображенская площадь». Станция некрасивая, вроде похожа на «Сокольники», но как-то пожиже, зато чисто.

Пройдя все необходимые формальности и разобравшись с запутанной схемой восточного метро, мы с Бондаренко всего через полчаса оказались в номере скромной гостиницы, зарезервированной организаторами конференции. Опрятный номер для двоих в нескольких шагах от станции «Новокузнецкая», совсем рядом со знаменитой Третьяковской галереей.

– В музей пойдешь? – спросил я у Бондаренко.

– Сначала за покупками! По субботам на Востоке большие скидки.

С перегонщиком встречаться в выходной не хотелось, по магазинам шляться тоже, – я решил все же отправиться в Третьяковку. Зря. Надо было вообще оставаться в Черемушках.

День начался прекрасно. В одиннадцатом часу я подошел к музею. Здесь мне повстречался Умберто. Мы познакомились совершенно случайно. Или нет? Умберто был моим коллегой. Он приехал на конгресс из братской Италии. Познакомившись, мы побродили вместе по залам, обсуждая искусство и историю. Как ни странно, нам удалось быстро сдружиться, несмотря на приличную разницу в возрасте и взглядах на жизнь.

Еще одно «случайное» знакомство состоялось вечером, когда мы с Умберто оказались в приятном обществе ученых, коротавших время перед завтрашним официальным открытием конгресса.

Бар «Балчуг» был забит до отказа. Люди перекрикивались через зал, периодически отделяясь от одной компании и присоединяясь к другой. Пили разное. Местные налегали на пиво. Европейцы угощались диковинными коктейлями. Англичане с американцами, похоже, предпочитали водку. Бондаренко тут как тут. Знакомился он со всеми с невероятной легкостью. Завидев меня, стал размахивать руками, приглашая присоединиться к веселью.