Вильгельм Зон - Окончательная реальность

Чем же отличается Пуаро от Геракла? В сущности, ничем. «Закрытый» роман нового времени просто меняет предсказуемость мифа на кажущуюся непредсказуемость и новизну сюжета, которая выдвигается на первый план.

После недолгого брейка и живого обсуждения Умберто начал развивать новую тему.

– Итак, существуют разные типы текстов. Некоторые требуют вторжения читателя – это тексты (и произведения) «открытые». Иные тексты только прикидываются, что ждут нашего сотворчества, а на самом деле хотят навязать нам себя, свой строй мыслей – это тексты «закрытые», и более того – репрессивные. В 1953 году некто, под именем Джон Ланкастер, опубликовал первый роман о так называемом специальном агенте британской разведки 007, Джеймсе Бонде. Уже в этом романе, первом произведении нашего автора, названном «Казино Руояль», присутствуют все детали репрессирующей сознание читателя машины. Машины, функционирующей как набор простых кодов, подчиненных строгим правилам антиевропейской пропаганды. Сейчас, когда всем известно, что за псевдонимом Джон Ланкастер стоит не кто иной как Ян Флеминг, один из столпов британской разведки, нас не может удивить управляемый успех этой репрессирующей сознание читателя машины под названием «Сага об агенте 007». Успех этот к тому же причудливым образом сочетает в себе и популярность в массах, и, к сожалению, благосклонное внимание более изощренных читателей. Я намерен теперь, – продолжал Умберто, – подробно рассмотреть эту пропагандистско-повествовательную машину, чтобы выявить причины ее успеха. Итак, начнем.

Романы Флеминга обвиняют в разных грехах, – в страстном антифашизме и симпатиях к коммунизму, в культе насилия и порнографии, в склонности отрицать расовые теории Европы, но при этом возвышать британцев. Однако я поставлю ему в вину, прежде всего, манихейскую идеологию. Флеминг берет ее на вооружение и описывает мир как поле битвы между добром и злом, не просто ради создания эффектных сюжетов. Нет, он представляет противостояние между так называемым Свободным миром и Европой, между Англией и не англосаксонскими странами, как эпическое противостояние между Белым и Черным, между Добром и Злом с большой буквы.

Флеминг использует как элементарные, так и скрытые пропагандистские коды. И если «Злодей – национал-социалист» или «ненаказанный сталинский преступник» очевидны в своих невероятных преувеличениях, то образы других нескончаемых злодеев, с которыми расправляется Флеминг руками Бонда, требуют более тонкого анализа. Этот анализ позволяет утверждать, что британская «большая игра» направлена не только против старой Европы, но и против сегодняшних страдающих близорукой англоманией союзников – России, Америки, Японии.

С первых страниц первого романа Бонда преследует воспоминание о неком японце, специалисте по секретным кодам, которого он хладнокровно застрелил. По-видимому, это было первое убийство 007. Случаен ли такой выбор для первой жертвы? Боюсь, что нет.

Роман «Алмазы – навсегда». Вначале длинный пролог, знакомящий читателя с жуткими реалиями контрабанды алмазов из Северо-Восточной Сибири. Здесь нет и тени уважения к России как к союзнику. Бонд выдает себя за контрабандиста. Появляются злодеи. Братья Иван и Серафим Коловы. Иван Колов горбун с высшим образованием. Он начальник РУВД города Мирный. У Серафима – лицо цвета моржового бивня, «злые черные брови», «короткий бобрик жестких волос» и «массивные безжалостные челюсти». Он живет на «хуторе» в вечной мерзлоте, носит казачьи шаровары с лампасами и меховые унты с золотыми шпорами. В огромной кобуре маузер, подаренный Дзержинским, рукоять инкрустирована человеческими зубами. Кроме того, он разъезжает по округе на бронепоезде, интерьеры которого выполнены албанскими дизайнерами в духе Большого Кремлевского дворца.

Голдфингер в одноименном романе – лицо неопределенной американской национальности. Голдфингер вынашивает планы похищения золотого запаса США и не вступает в сексуальные отношения с женщинами.

Если так Флеминг относится к союзникам, чего же ждать немцам? Ждать нечего. Персонажи-злодеи в романах «Из Рейха с любовью», «Доктор Нихт», «Баудалино», «На службе ее величества» и других ужасны и примитивны. Чего стоит хотя бы штурмбанфюрер-нимфоманка Роза Кнебб: у нее влажные губы и усики, запачканные никотином, голос – хриплый и глухой; невысокая, полноватая, с крепкими руками, короткой шеей и мощными икрами; волосы собраны – заметьте! – в «похабный» пучок. Граф Липе, Эмилио Ларго, Холтофф – хрестоматийные чудища с вросшими в самые плечи головами. Рты у них – «словно плохо зажившие раны» «под массивными короткими носами».

Интересно, что в тех романах, где уже неприлично в очередной раз выставлять в качестве нелюдей еврочиновников и сотрудников германских специальных служб, Флеминг выстраивает свой однообразный сюжет вокруг противостояния с мифической организацией СПЕКТР, якобы занимающейся тайными научными разработками в области создания искусственных монстров под прикрытием крупных чинов СД…

Здесь, по понятным причинам, мой конспект прервался. Нам с Бондаренко трудно было представить, что безобидный литературоведческий доклад неожиданно резко коснется нашей секретной работы. Честно говоря, мы обосрались.

– Так вот откуда твой спектр тонкий берется, радуга, блин, Бондаренко, – наехал я вечером, оказавшись в номере.

– Да ты что, это просто совпадение, мистика какая-то.

Верилось с трудом.

– Ну что, докладывать будем? – спросил я.

– А о чем докладывать-то? Они что, читать не умеют? Видишь, Умберто твой говорит, что у Флеминга этого все черным по белому написано. Пускай сами и читают.

На том и порешили.

Конгресс заканчивался, следующий день был последним. Я тепло попрощался с Умберто. Скользких тем мы не затрагивали. На память я подарил ему «Онегина» с комментариями Вассертрума.

– Такому большому ученому, как ты, это будет интересно, особенно комментарии, – сказал я.

– Послушай, чуть не забыл. – Умберто вытащил какой-то сверток. – Твой приятель, этот, в очках, ну как его, Павел, что ли, Литвинов, просил передать.

– Какой приятель? Я его видел-то всего один раз.

– Ну не знаю, в общем, вот, бери.

Я с недоверием посмотрел на сверток. Обернутый в черную бумагу брикет. Разорвав обертку, – с обратной стороны бумага была ярко-розовой, – обнаружил книгу. Меня это уже не удивляло. На светло-коричневом переплете вытеснены буквы: «Луис Корвалан. Сто лет одиночества». Чуть ниже аккуратно прикрепленная записка: «Дорогой Вильгельм, огромная просьба! Передайте, пожалуйста, новую книгу господина Корвалана моему знакомому Владимиру Буковскому». Был указан телефон, начинавшийся, кажется, с двойки.