Борис Батыршин - Курс на Юг [СИ litres]

– У меня, на «Тупак Амару» та же картина. – кивнул Повалишин. – Ничего, пока справляюсь. Надеюсь, пока дотащимся до места назначения – команды пообвыкнутся на своих новых кораблях, сладятся, машины и механизмы освоят. Я попросил американцев передать нам дополнительный комплект практических снарядов – сколотим щиты, проведём учебные стрельбы. Боюсь, когда прибудем на место, отдыхать не придётся. Газеты пишут об активных боевых действиях на море, так что не сомневаюсь, нас сразу бросят в дело.

– Выходим послезавтра? – осведомился Серёжа.

– Да, с утренним бризом. Сегодня заканчиваем с угольной погрузкой, принимаем провиант, свежую воду – и в путь.

– Обидно… – вздохнул Серёжа. – Город посмотреть не успею. Я же сразу уехал в Портсмут, только здешний порт и рассмотрел.

– Да, город прелюбопытный. – согласился Повалишин. – Сущее смешение языков: европейцы всех мастей, мексиканцы, негры, китайцы, даже индейцы встречаются. А кое-кто именует его даже «Западным Парижем». Кстати, тут немало и наших соотечественников. Название даже есть – «Русская горка», там во времена Золотой Лихорадки было православное кладбище. Да и помимо того немало интересного, одна канатная конка [12]чего стоит! У нас в России таких пока нет.

Серёжа снова не удержал вздох. Канатная конка – это, конечно, интересно, но служба есть служба. Пусть и перуанская.

– Кстати… – Повалишин поспешил отвлечь собеседника от невесёлых мыслей. – Сегодня получили депешу из Нью-Йорка: у берегов Панамы к нам присоединится ещё одно судно. Не судно даже – так, судёнышко. Минный паровой катер, один из трёх, построенных по перуанскому заказу в Норфолке. Два других уже отправились к законным владельцам, а этот вот задержался. Катер доставили на пароходе к восточному побережью Панамы, потом в частично разобранном состоянии перевезли по железной дороге через перешеек, а дальше он пойдёт своим ходом.

– А дойдёт? – недоверчиво спросил Серёжа. – Скорлупка же!

– Если понадобится – потащим на буксире. Всё же, маршрут наш вдоль берега, риск не такой сильный, как в открытом океане. А, в общем, Сергей Ильич, – Повалишин улыбнулся собеседнику, – справимся как-нибудь. Не боги горшки обжигают, верно?

Вечереет. На рейде Сан-Франциско – "Фриско", как называют его жители – ещё светло. Но уже скоро крупные, как самоцветные камни, звёзды скоро рассыплются по чёрному бархату калифорнийского неба. С берега доносится конское ржание, смех, где-то вдали оркестр завёл что-то бравурное – город готовится к развесёлому вечеру. А на борту броненосного тарана «Тупак Амару» продолжается служба, вот только обороты, несущиеся с полубака, звучат почему-то отнюдь не по-испански.

– Значит так, салага! Слушай сюда и крути на… прыщ. Видишь эту хренотень? Даже если, упаси Хосспыдя, сам архангел Гавриил спустится к тебе из своей душегубки и скажет: "Хуанито, раб Божий, перемать тебя в клюз, дерни вот ту пи… хреновину, и будет тебе рай с бубенцами", – не верь! Потому как… потому как если ты дёрнешь эту хреновину, то вон там закрутится халабуда… Вон та, видишь? На которую цепь намотана? Вот! Халабуда закрутится, едрёмть, и устроит нам полундру под названием "якорь в воду, ж. а пароходу". А уж что после этого я сделаю с тобой… ты, Хуанито, лучше тогда поди и кинься в воду. Чтобы, значить, не мучиться…

Старшина перевёл дух и огляделся. И – на счастье матроса-перуанца, низкорослого, чернявого, с горбатым носом, блестящими, как греческие маслины, глазами навыкат и головой, перевязанной пёстрым бумажным платком, обнаружил новый предмет для своей унтер-офицерской бдительности.

– Э-та чего, а? Чья корма, растудыть тебя вымбовкой через бонавентур-таль, сползает по трапу, аки запойный звонарь с колокольни?

Возмущение старшины понятно. По вбитым годами службы понятиям спускаться по трапу спиной вперёд дозволено только обитателям кают-компании. Для постояльцев же кубриков это смертный грех, непреложное свидетельство отсутствия флотской лихости. Им положено слетать вниз бесом, едва касаясь ногами ступенек.

Владелец «кормы», явно не ожидавший такого обращения к своей персоне, поворачивается. Старшина подскакивает, как ужаленный, и вытягивается во фрунт.

– Охти, царица небесная… – он пихает перуанца локтем так, что бедняга едва ухитряется устоять на ногах. – Смирно, перуанская твоя морда!.. Виноват, вашсокобродие хас-спадин каперанг! Старшина Дырьев…

– Вольно. – отвечает Повалишин, немало позабавленный происходящим. – Ну, Дырьев, чем занят?

– Да вот, вашсокобродие, – старшина покрывается холодным потом (срамота несусветная, командира не узнал!) – разъясняю ентой нерусской харе, как обращаться со стопором якорной лебёдки.

– Дело нужное. Только ты, это, голубчик… Подоходчивее надо, подоходчивее. И кратко. Краткость, как известно, сестра таланта.

Дырьев вытягивается во фрунт – хотя, казалось бы, больше некуда, и так макушка, украшенная бескозыркой, едва не скребёт по низкому подволоку.

– Слушш, вашсокобродие, хас-спадин каперанг! Будет сполнено: чтоб, значить, и доходчиво, и кратко!

Повалишин поворачивается и лезет по трапу назад, на мостик. Старшина дожидается, пока некстати появившееся начальство скроется из виду. Затем медленно поворачивается к вконец растерявшемуся перуанцу и демонстрирует тому увесистый кулак с наколкой в виде лилового якорька у основания большого пальца.

– Короче, салажня худая. Ежели, не приведи Господь, дёрнешь ту херови… стопор лебёдочный то бишь, – зубы к едрене фене повыхлёстываю, вот те хрест!

И, для пущей убедительности, размашисто перекрестился – по православному, справа налево, окончательно ввергая собеседника в ступор.

Тихий океан

У берегов Чили

Сентябрь 1879 г.

– Я всё же не пойму, что ты собираешься делать дальше. – повторил Греве. Они любовались зубчатым контуром Анд, ясно рисующимся на фоне оранжевой полосы заката. Заснеженные пики казались сейчас угольно-чёрными, напоминая странные фигуры из японского театра теней.

– Честно говоря, Гревочка, я и сам в сомнениях. И так нехорошо, и эдак. Надо бы собрать побольше сведений о том, что сейчас там творится – тогда и будем решать.

«Там» – это в Вальпараисо, в Чили, куда шла, раскинув паруса, «Луиза-Мария». Машины и котлы, изнурённые переходом вокруг мыса Горн, обихаживали судовые механики; им помогали канониры, числившиеся сменными машинистами и кочегарами.

– Ну, смотри, тебе виднее. – Греве извлёк из-за обшлага трубку и принялся её раскуривать. – Хотя, я бы предпочёл, чтобы никто не знал, что ты и твои архаровцы у нас на борту.