Александр Плетнёв - Углём и атомом [litres]

Алексеев кивал – именно так… оговорено, согласовано.

Лучи резали ночь, выплясывая кругами по волнам – черное на контрасте море, шлюпки, катера, кочующее волнующееся людское море.

Вокруг ледокола, легшего в дрейф, творился сущий бедлам. И на палубах. И в помещениях… каютах. И в медблоке. На камбузе.

В коридорах «Ямала» на верхнем и жилом ярусах стало тесно – то тут, то там измокшие, дезориентированные, но счастливые своим спасением матросы, офицеры.

Говор, возгласы, тела – стоячие, сидячие, шевелящиеся.

Лужи, мокрая одежда… матерящийся боцман (естественно, местный).

Вызволенных из воды отпаивали горячим и, кстати, в основном не чаем, не водкой, а раздавая пластиковые стаканчики с лапшой и бульоном быстрого приготовления – их на ледоколе было в избытке.

– Проследить за оставленным мусором, – не забыл предупредить Шпаковский, – пластик не тонет. Палево!

Адмирал спустился вниз принимать личное участие… оказывать начальственную поддержку, вселять бодрость и уверенность, так сказать.

Всех еще не вытащили, когда, наконец их догнала «Лена». Дело бы пошло быстрее, но теперь начался обратный процесс – сбагривали «мокрое нашествие» на, по сути, грузопассажирский пароход. Мест там только в III классе больше тысячи.

Туда же намеревались сплавить жандармов и часть свиты наместника.

И сплавили, в конце концов.

Спустя два часа аврал сошел на нет. Боцман еще гонял подвахтенных для наведения последнего марафета. На борту «Ямала» из «рюриковцев» оставались лишь те, кто был размещен в медблоке, задержались кое-кто из офицеров крейсера (с ними общался Алексеев и его штабные).

Статский советник, у которого были свои специфические функции (по обеспечению секретности), если не успел составить поименный список спасшихся, то общее количество людей подбил. Включая подобранных «Леной».

– И ты знаешь, что самое любопытное? – заметил Шпаковский, ознакомившись с отчетом. – Я специально уточнил, сколько людей уцелело с «Рюрика» после боя в Корейском проливе.

– Догадываюсь, – сразу сообразил капитан, тем не менее проявив интерес.

– Практически идентично! Что тогда, что сейчас! Это что получается – история такая упрямая и жестокая сука?

В ответ лишь задумчиво пожали плечами.

– Правда, есть маленькое, но существенное отличие в плюс, – не менее задумчиво дополнил помощник, – капитан первого ранга Трусов в том бою погиб. А ныне он держит ответ перед нашим высокоуважаемым адмиралом. Вот так!

А в Петербурге, и в частности в Царском Селе, после доклада Алексеева о военной стычке с кораблями Royal Navy (пусть и под японским флагом) случился, видимо, переполох.

Можно только представить, как взъерошенный царь Николай («Война – это… война!») срочно вызывает министра иностранных дел, возможно военных, ну и кого там еще, кто нужен при вероятном обострении ситуации. Наверняка присутствовали все «посвященные».

Наместник снова (по вызову) отправился в радиорубку.

В свою очередь и господин Чертов «имел удовольствие» провести содержательную беседу с императором Российской империи Николаем II.

Впрочем, ничего конкретного в решениях принято не было, в конце концов, ночь взяла свое. На том конце «провода», в царскосельском совещательном кабинете (или зале) сообразили, что «коварные альбионцы» не обладают такой оперативностью и дальностью связи. Даже с учетом наличия посыльного скоростного авизо в английском отряде (во что мало верилось), информация о том, что произошло и произойдет близ Камчатки, до Лондона дойдет с серьезным запозданием.

У Петербурга в этом случае всегда есть как минимум пять дней форы.

«Ямал» и «Лена» оставались в той же условной точке недавнего боя, подрабатывая машинами на волну в дрейфе, контрольно переговариваясь на закрытой частоте, перемигиваясь скупыми огоньками.

Собираясь вначале отправить «Лену» в Петропавловск, наместник повременил. Решил дожидаться распоряжений следующего дня – что там надумают в столице.

Вспомогательный крейсер был удобен под боком как оперативный и достаточно мобильный ресурс.

Да и пушки какие-никакие на нем имеются.

– Ну и денек! С ног валюсь!

– Какой денек! Ночь уж! Третьи склянки. Пошли по стопочке и в койку, – капитан устало сполз с кресла, потянул спину. Уже как на икону, взглянул на показания радара, – единственное, я бы предпочел отойти всей нашей компанией чуть мористей. Так и мерещатся атакующие крейсера с трех румбов. Бред! Ладно. Завтра день покажет. И в Петербурге как раз определятся.

– Что тебе Николаша во время сеанса напел? – Вопрос помощника буквально утонул в зевке.

– Говорил уж – когда сели с наместником «по душам, за жизнь»…

– Под водочку?

– Ага… а под нее уж он божился, что выполнял исключительно инструкции из Петербурга (царя, как верный пес, не упоминал, не подставлял). А тут Николай, нисколько не задумываясь, что адмирал может находиться в радиорубке, стал гнать на Алексеева, дескать, он неправильно понял «мою монаршью волю», типа отсебятину-инициативу проявил, «по собственному почину», вы на него не серчайте, это от чрезмерного усердия.

– Звиздит, как дышит!

– Еще бы! У Алексеева рожа как у вареного рака, но молчит – понятно, что государево сохранение лица важней. А далее ампиратор завел с самой что ни на есть венценосной подачей: «ваши действия признаны героическими», за спасение «рюриковцев» отдельно плезир. Ну и опять же «упование на бога» и прочая церковно-верующая лабуда. Но ничего конкретного. Короче… завтра все. Правда с утра видна.

Впрочем, на минутку замолчав, припоминая, кэп все же высказал:

– Но кое-что меня совсем удивило. Он, Николя, вдруг выдал про то, что «ваше появление в этом мире, со всеми технологиями, планами переустройства России, может привести к еще худшим последствиям». Дескать, пример – взбрык британцев. И он-де, царь всея Руси, считает, что «нельзя вмешиваться в божий промысел, нарушая устои и миропорядок».

– Вот тебе раз!

– Вот тебе два!

– Вот тебе между! Офигеть! А наш адмирал Алексеев, между прочим, мечет молнии, всенепременно жаждет отомстить за «Рюрик» – добить «британца».

– Знаю. Интересно, как и чем? Тут вообще неизвестно, что с английским крейсером, – Чертов в который раз глянул на рлс-монитор, – и что там на северных румбах прячется? Радиорубка исправно ловит слабые сигналы. Кодированные. Ладно. Вахту сдали. Пошли уж.

«Что прячется на северных румбах», выяснилось буквально вслед… не успели и мостик покинуть.

– Андрей Анатольевич! Вызывают в лазарет.

– Меня? – Мозг явно уже спал, иначе с чего такой переспрос?