Александр Михайловский - Оперативное вмешательство [СИ litres]

– Я здесь, папочка! – откликнулась вечно малолетняя богиня подростковой любви, с легким хлопком возникнув в допросной. – Кого тут нужно вылечить и от чего?

– Вот с этим многогрешным человеком сейчас беседует сам Небесный Отец, – сказал товарищ Серегин, – мне нужно, чтобы в ходе этой беседы он не испустил дух, а то всякое может быть, когда совесть нечиста. Гражданин Кондрат, как я понимаю, уже наготове.

– Поняла, папочка, – сказала Лилия, подходя к Гапону со спины и накладывая ладони тому на виски. – Дядюшка – он такой, мощный…

Минут пять ничего не происходило, потом Гапон вздохнул, а взгляд его приобрел осмысленное выражение.

– Я все понял, господин Серегин, – сказал он безжизненным голосом, – и сделаю все, что вы мне прикажете, только больше не надо делать со мной такого, что вы проделали только что.

– Я ничего не делал, – пожал тот плечами, – вы сами напросились на личную беседу с Творцом Всего Сущего. Хорошо еще, что вы не сказали какой-нибудь глупости вроде «разорви меня пополам» или «выверни меня наизнанку» – а то были уже прецеденты исполнения и таких извращенных желаний. Все, что мне от вас нужно, это рекомендательное письмо для товарища Стопани к членам вашего Собрания, в котором вы назначите его новым руководителем. А вам при этом предписывается в течение сорока дней очищать вашу душу постом и молитвами, после чего ваша судьба может быть решена в самом благоприятном ключе…

Тут Гапон вдруг дернул щекой, как от пощечины – и, обернувшись, я увидела, что односторонний полог пал, и свидетели смотрят на Гапона и Рутенберга с омерзением. И самое главное – с покрасневшим от ярости лицом и слезами на глазах на Гапона смотрела Александра Уздалева.

– Георгий, ты подлец и мерзавец! – с яростью произнесла она, – я никогда тебя не прощу! Забудь про нас с Костичкой! Будь ты проклят!

Шестьсот шестнадцатый день в мире Содома. Поздний вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Мудрости.

Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов.

Мне в прежней жизни доводилось быть знакомой с женщинами, похожими на Александру. Встретив человека, выразившего готовность заботиться о ней, такая женщина считает, что ей крупно повезло. Выросшая в приюте, Александра нуждалась в любви – как все дети с похожей судьбой. Настоящей жизни она не знала и боялась ее. Никакого опыта общения с мужчинами, молодыми людьми у нее не было, ограниченный круг общения не позволял ей приобрести умение разбираться в людях. Конечно же, она с радостью ухватилась за возможность быть «за мужчиной», и неважно для нее было, что это не совсем то же, что быть замужем. Самое главное, это избавляло ее от необходимости заниматься тяжким трудом и терпеть лишения по выходу из приюта, борясь с соблазнами, чреватыми падением на самое дно…

А Шурочка бы долго не протянула на «стезе добродетели» – это мне сразу стало понятно. Доверчивая, добрая, глупенькая – именно такие в конечном итоге попадают в бордели и спиваются. Нет в ней ни здоровой злости, ни хватки, ни сильного характера. Наверное, ребенком она была такой же, как наша Яна до всех наших приключений. Но Яна-то наша уже совсем не та… Характер этой девочки закалился, а общение с самыми разнообразными личностями плюс наставничество здравомыслящих людей сделали ее цельной и уверенной в себе. Она поняла, что ее любят, ее принимают – просто за то, что она есть, пусть даже звезд она с неба не хватает. Ведь каждый человек нужен на этой земле, но, увы, не каждый может найти свое предназначение.

Так что с Георгием Гапоном Александре в какой-то степени и вправду повезло. Он ее не обижал. Жили они вполне дружно, этакой патриархальной парой (если не считать того, что союз их не был освящен церковью). Она любила его любовью-благодарностью, почитала за благодетеля и великого человека, благоговела перед ним. Да и она его вполне устраивала: все-таки он был неплохим психологом, и «жену» себе выбрал вполне подходящую – послушную, тихую и непритязательную. Собственно, такие, как Гапон, умных жен себе не выбирают. Как цинично выражался один мой знакомый еще в той, прошлой, жизни: «таким нужен кухонный комбайн с „дыркой“».

Так получилось, что при аресте Гапона Серегин изъял Александру из того мира, так как она не приспособлена к самостоятельному существованию, и вместе с ребенком передал на мое попечение. Вот, мол, боец Птица, возьми еще одного брошенного двуного котенка, сделай мне из него человека. И теперь мы сидим с ней у меня в кабинете и пьем чай с плюшками. За окнами стемнело, пахнущий миррой и ладаном теплый ветерок колышет кисейные занавески. Издали, с танцплощадки, доносятся чуть слышные звуки духового оркестра. Теплым ярким светом горят магические светильники, придающие комнате уют, а на столе пышет жаром начищенный медный самовар. Александра робеет; даже рука ее, что держит чашку, чуть подрагивает. Сидит напряженно: чинно, с прямой спиной, на краешке стула. Голова ее опущена, но время от времени она бросает на меня быстрый взгляд. То и дело она принимается покусывать губы, и совершенно очевидно, что она страдает. Страдает от стыда. Искренне раскаивается. Обвиняет и корит себя, несмотря на то, что Господь устами отца Александра уже простил ее и отпустил ей грехи как незначительные.

Сама Шурочка вовсе не красавица, но есть в ней какое-то милое обаяние, которое усиливают ее глаза – светло-голубые, в глубине которых таится теплый блеск. Эта женщина – чистый лист. Она фактически еще не жила реальной жизнью, укрывшись за спиной своего соблазнителя-благодетеля в уютном мирке своей семьи. А семья эта была лишь фикцией – и вот сейчас она это осознала. Ведь она верующая. О том, что она живет во грехе, Александра старалась не думать. Но наверняка в каждой своей молитве она просила у Него прощения за этот грех, осознавая, что ничего не может изменить. И вот теперь все, чем она жила прежде, рухнуло – причем совершенно неожиданным образом. А главное, что рухнул образ ее благодетеля… Благородный, почти святой человек оказался низким интриганом, жаждущим одной только славы. Белые одежды пали, обнажив смердящие и гноящиеся язвы… И грех ее предстал перед ней во всей своей красе.

Она немногословна. Стыд и робость мешают ей открыться, даже несмотря на то, что грех ее был прощен. Она – из тех людей, которые, не перенеся искупляющих страданий, не чувствуют себя очищенными. Но это ничего. Разговор у нас непременно состоится, и думаю, что мне удастся ей помочь, не заставляя страдать. Главное – подводить ее к этому постепенно. Это я умею…

– У вас очаровательный ребенок, Александра, – говорю я, – такой спокойный и улыбчивый малыш…