Александр Михайловский - Оперативное вмешательство [СИ litres]

Отрадно было у меня на душе, когда Шурочка, вполне умиротворенная, вышла из моей комнаты. Я всегда чувствую ни с чем не сравнимую радость, когда мне удается помочь человеку поверить в хорошее, приобрести уверенность в себе и избавиться от страхов и чувства стыда. В такие моменты у меня у меня за спиной будто вырастают крылья…

Шестьсот семнадцатый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.

Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский.

– Итак, товарищи, – сказал я, собрав в своем кабинете Антигапоновский комитет в расширенном составе, – осталось совсем немного. Рекомендательное письмо от господина Гапона получено, и теперь необходимо сформировать делегацию, которая вместе со мной и товарищем Стопани отправится для разговора с руководством Собрания. Вот что скажете вы, товарищ Сосо?

– Мы в данном случае предпочтем постоять в стороне и посмотреть, – сказал тот. – Ведь мы еще далеко не тот товарищ Сталин, которого помнят большинство присутствующих, и не имеем никакой известности за пределами территории Кавказа. – Он помолчал и добавил: – Меня больше волнуют такие, как господин Рутенберг. Тошнотворное зрелище. Идею установления всеобщей социальной справедливости эти люди стремятся превратить в ее полную противоположность. Хотя и такие, как Гапон, с их первобытным антисемитизмом, тоже хороши. Погромы им подавай. В связи с этим, не думает ли присутствующий здесь товарищ Михаил вернуться к политике своего отца, люто ненавидевшего представителей этой национальности и считавшего, что еврейский вопрос должен решаться совершенно иначе, чем другие национальные вопросы Российской империи?

– Никакого «еврейского вопроса» в общем и целом не существует, – медленно произнес Михаил. – На самом деле мы имеем два еврейских вопроса. Вопрос еврейской бедноты, запертой в своих местечках, как в клетке, и вопрос жаждущего политических свобод еврейского капитала, для которого никакая черта оседлости не помеха. Вопрос еврейской бедноты отменой этого архаического безобразия не решается. Если поступлю так прямо сейчас, то толпы молодых людей этой национальности рванутся из своих затхлых местечек в большие города, но не найдут там ничего, кроме разочарования. Отменять эту черту можно только тогда, когда новая социально-экономическая политика принесет свои первые плоды и российская промышленность перейдет к быстрому росту на основе внутреннего платежеспособного спроса, требуя все новых и новых рабочих рук. Мой, так сказать, двойник тоже отменил черту оседлости только через три года после того, как взял власть. И, самое главное, он сделал это только тогда, когда полностью обновил российское законодательство. То, что было допустимо и позволительно прежде, по новым законам стало жестоко караться, и, наоборот, ранее запрещенные проявления солидарности трудящихся стали приемлемыми и даже поощряемыми. Эти изменения в законах были необходимы и для борьбы с властными аппетитами представителей крупного капитала. Эти люди воспринимают власть как одну из разновидностей товара. Перефразируя вашего Маркса, можно вывести формулу «деньги-власть-деньги», но только работает она исключительно при демократических парламентских системах, когда капитал вкладывает в избирательные кампании огромные суммы, рассчитывая получить взамен власть, которую он намерен использовать для увеличения своих прибылей. Отсюда и повсеместное требование наших либералов и революционеров о внедрении парламентаризма. Зато при абсолютной монархии или при том, что называлось «советским строем», власть не продается…

– При абсолютной монархии капитал вместо выборов вкладывает деньги в революцию, – сказал капитан Юрченко, – и тоже добивается успеха, ибо власть при этой системе передается по наследству, а не делегируется лучшим из представителей народа…

– Успех может сопутствовать революции только в том случае, если выполняется формула революционной ситуации, – сказал я, – то есть когда низы не хотят жить дальше прежней жизнью, а верхи теряют способность к управлению ситуацией. И такое возможно не только при негодном к делу абсолютном монархе. При вашем развитом социализме никаких политически активных капиталистов не было и в помине, цеховики, придушенные ОБХСС, сидели тихо как мыши под веником, а советская власть в девяносто первом году все равно рухнула – точно так же, как и монархия царя Николая. А все потому, что выродившиеся коммунистические вожди без всякой войны и глобальных стихийных бедствий довели народ до нищего полуголодного состояния, разгула национализма и парада суверенитетов.

Капитан Юрченко хотел еще что-то сказать, но тут в Сосо неожиданно прорезался товарищ Сталин.

– Брэк, товарищи, – веско сказал он. – Вы, товарищ Юрченко, должны учитывать, что все сказанное товарищем Серегиным есть печальная, но объективная правда, в истинной подоплеке которой нам еще предстоит разобраться, а вы, товарищ Серегин, должны помнить, что нет здесь вашего и нашего, а есть одна общая боль по погибшей Великой Стране. Совсем не исключено, что в свое время нам придется разбирать и те авгиевы конюшни, причем не один раз. Есть у меня такое мнение. А сейчас давайте вернемся к текущему вопросу, оставив судьбу господина Горбачева на потом… Продолжайте, товарищ Серегин.

«Сергей Сергеевич, – послал мысль Дима-Колдун, машинально сунувший руку за отворот рубашки, – только что у товарища Сосо скачкообразно изменилась структура ауры и произошла активация генератора харизмы, который в настоящий момент пока работает на холостом ходу…»

«Спасибо, Дима, – беззвучно поблагодарил я своего юного товарища, – буду иметь это в виду».

– Наша с вами задача, – сказал я вслух, – привести Российскую империю в такое состояние, когда народ будет уверен, что новый император делает все возможное для улучшения его благосостояния, а власть получит возможность оперативно и адекватно реагировать на складывающиеся вызовы и угрозы. И тогда, сколько бы ни вкладывалось денег в революцию, все они вылетят в трубу с легким пшиком, потому что люди за революционерами попросту не пойдут. Но с народом нельзя разговаривать лишь языком законов и указов, люди должны видеть в своем монархе не только солнцеликое божество, но и живого человека.

– Это вы, Сергей Сергеевич, говорите, опираясь на личный опыт? – поинтересовался Михаил.

– Вот именно, – подтвердил я, – одна из важнейших задач для меня – не покрыться бронзовой патиной и не переродиться в истинного архангела, оторванного от земных скорбей. Принимая то или иное решение, я должен помнить не только то, как оно отзовется на моих Верных и опекаемом мною русском народе, но и чего это будет стоить всем остальным людям оперируемого мира.