Анджей Сапковский - Сага о Рейневане. Башня шутов

— Живем, — повторил Шарлей. — Живем! Эй, Галада, слы…

Он осекся. Галада не слышал. Галада уже не мог слышать.

К телегам подъехал Бразда из Клинштейна, латники из подмоги. Все еще распаленные битвой, они тут же умолкали и затихали, когда под копытами лошадей начинало чавкать кровавое месиво. Бразда оценил побоище, взглянул в остекленевшие глаза Галады, ничего не сказал.

Командир латников из подмоги приглядывался к Рейневану, щуря глаза. Было видно, что он пытается вспомнить. Рейневан узнал его сразу и не только по розе на гербе — это был раубриттер из Кромолина, протектор Тибальда Раабе, поляк Блажей Порай Якубовский.

Рыдавший рядом чех опустил голову на грудь и умер. В тишине.

— Удивительно, — сказал наконец Якубовский. — Гляньте на этих троих. Они даже не очень поцарапаны. Вы просто холерные счастливчики. Или какой-нибудь демон хранит вас.

Он их не узнал. Впрочем, ничего странного.

Хоть Рейневан и сам едва держался на ногах, он тут же принялся перевязывать раненых. В это время гуситская пехота дорезала и освобождала от доспехов и оружия иоаннитов и копейщиков Хаугвица. Убитых вытряхивали из лат, уже началась перебранка, оружие, что получше и подороже, вырывали друг у друга из рук, не обходилось и без кулаков.

Один из лежащих под телегой рыцарей, казалось, мертвый, как и другие, неожиданно пошевелился, заскрипел латами, застонал из глубин шлема. Рейневан подошел, опустился на колени, поднял хундсгугель. Они долго смотрели друг другу в глаза.

— Ну, что же ты… — прохрипел рыцарь. — Добей меня, еретик. Ты убил моего брата, так убей и меня. И пусть ад поглотит тебя…

— Вольфгер Стерча…

— Чтоб ты сдох, Рейневан Беляу.

Подошли два гусита с окровавленными ножами. Самсон встал и преградил им дорогу, в глазах у него было что-то такое, что гуситы почли за благо поскорее убраться.

— Добей меня, — повторил Вольфгер Стерча. — Чертов помет. Ну, чего ждешь?

— Я не убивал Никласа, — сказал Рейневан. — Ты прекрасно знаешь. Я все еще не выяснил, какую роль вы сыграли в убийстве Петерлина. Но знай, Стерча, я сюда вернусь. И рассчитаюсь с виновными. Знай это сам и передай другим. Рейнмар из Белявы вернется в Силезию. И потребует расплатиться за все.

Лицо Вольфгера расслабилось, помягчело. Стерча разыгрывал из себя храбреца, но только теперь понял, что у него есть шанс выжить. Несмотря на это, он, не произнеся больше ни слова, отвернулся.

Возвращалась из погони и разведки конница. Подгоняемая командирами пехота перестала обирать павших, сформировала маршевый строй. Подошел Шарлей с тремя лошадьми.

— Отправляемся, — бросил он кратко. — Самсон, ехать сможешь?

— Смогу.

Отправились они только через час. Оставив позади каменный покаянный крест, один из многочисленных в Силезии памятников преступления и запоздалого раскаяния. Теперь, кроме креста, развилок помечал курган, под которым похоронили Олдржиха Галаду и двадцать четыре гусита — Сироток из Градца-Кралове. На вершину Самсон воткнул павенже с огненной облаткой и чашей.

И надписью: BŮH PÁN NÁŠ.

Армия Амброжа шла на запад, к Броумову, оставляя за собой широкую черную полосу вспаханной копытами и перемолотой башмаками грязи. Рейневан повернулся в седле, взглянул.

— Я сюда вернусь, — сказал он.

— Этого я и опасался, — вздохнул Шарлей. — Этого опасался, Рейневан. Именно этих слов. Самсон?

— Слушаю.

— Ты что-то бормочешь себе под нос, к тому же по-итальянски. Значит, я полагаю, опять Данте Алигьери?

— Верно полагаешь.

— И, конечно, строки, подходящие к нашей ситуации. И к тому, куда мы направляемся?

— Верно.

— Хм-м-м… Fuor de la queta … Значит, мы идем… Я не покажусь слишком назойливым, если попрошу перевести?

— Не покажешься.

На западном склоне Голиньца, в том месте, откуда как на ладони была видна долина и марширующая армия, присел на лапу ели большой стенолаз. Отряхнул иголки от снега. Повернул голову, его неподвижные глаза, казалось, высматривают кого-то среди идущих.

Вероятно, стенолаз наконец увидел то, что хотел увидеть, потому что раскрыл клюв и заскрипел, и в этом скрипе был вызов. И чудовищная угроза.

Горы тонули в мутноватом sfumato [487] Тумане ( ит .). хмурого зимнего дня.

Снова пошел снег, заметая следы.

Memento salutis Auc or … — традиционный молитвенный гимн.

Ad te levavi oculos meos … — монахи последовательно распевают Псалмы: 122-й, 123-й, 124-й и две песни из «Песни Песней».

Чтобы не дать разлиться желчи, пуристам и им подобным «блюстителям чистоты языка», любящим повторять, что-де «так раньше не говорили», поясню, что слово «холера», «холерный» в значении «болезненный» использовал еще Гиппократ, имея в виду всяческие кишечно-желудочные недомогания. Отсутствие тому доказательств вовсе не означает, что так быть не могло.

«…дальше, чем в миле от города…» — во всей книге я придерживаюсь значения величины мили, принятого в старой Польше, то есть семи километрам с небольшим гаком.

«Мой Алькасин, преследуемый за любовь…» — имеется в виду «Песня об Алькасине и Николетте» ( Aucassin et Nicolette ), популярная в Средневековье анонимная французская поэма, повествующая о перипетиях влюбленных (так называемая chantefable ).

« Formicarius » Нидера, конечно, анахронизм. Это произведение создано доминиканцами лишь в 1437 году.

«Конрадсвальдау принадлежит Хаугвицам. В Янковицах сидят Бишофсхеймы…» В отношении названий местностей я придерживаюсь исторической правды, то есть следую историческим источникам, а в соответствии с ними теперешнее Пшилесье у Бжега в XV веке именовалось именно Конрадсвальдом, теперешний Скарбомеж — Хермсдорфом, а нынешняя Крушина — Шёнау. В то же время название Янковице для того же исторического периода будет правильнее, нежели «онемеченное» (позже) Енковиц. В последующем тексте иногда — не желая, чтобы читатель окончательно запутался, — я, однако, пользуюсь современными названиями, даже если и с небольшим ущербом для исторической истины. Впрочем, весьма относительным.

« Offer nostras preces in conspectu Altissimi » — моление святому Михаилу Архангелу ( Oratio ad Sanctum Michael ), часть ритуала экзорцизма в римском обряде, авторства, считается, папы Льва XIII.

« Ego te exorciso… » — фрагмент ритуалов и экзорцистских заклинаний, почерпнутых мной из самых разных источников с определенной, признаюсь, долей беспорядочности. Однако — преднамеренной.