Александр Калмыков - На пути «Тайфуна»: На пути «Тайфуна». А теперь на Запад. Жаркий декабрь [сборник litres]

– Сколько вы хотите передать и на каких условиях?

– Человек двести, в основном с ампутированными конечностями. Их состояние стабильное, но требуется хороший уход, а главное, достаточное питание и много лекарств. Как вы понимаете, лейтенант, мы даже своим красноармейцам не можем предоставить таких условий.

– Как я полагаю, – нахмурился Браун, – вы хотите спихнуть нам инвалидов, не способных работать на ваших рудниках, а сами раструбите на весь мир о своем гуманизме.

– Знаете что, – вспылил я, – вы захватили почти всю Европу, которую заставляете работать на себя, вы сжигаете у нас целые деревни вместе с жителями – и еще осмеливаетесь говорить о гуманизме. Если же вас волнует реклама этой операции, то я гарантирую, что все ограничится вот такусенькой заметкой в газете, – я показал сложенные щепоткой пальцы. – Причем все будет мотивировано исключительно нехваткой медикаментов в наших госпиталях.

– Разумеется, мы согласны, – поспешно ответил Браун, – я просто высказал свое мнение. А что вы хотите взамен?

– Сэкономить на лекарствах и питании для пленных. Я знаю, что наших раненых, по крайней мере рядовых, вы никогда не лечите и сразу добиваете тех, кто не может сам идти. Так что двести инвалидов из числа наших пленных вы при всем желании найти не смогли бы. А менять здоровых на раненых здравый смысл вам не позволит. Так ведь?

Браун слегка покраснел, насупился и честно ответил:

– Я попробую что-нибудь сделать, но не обещаю.

– Ну, если вы согласны, то к вечеру подгоняйте сюда грузовик. Мы выставим флаг с красным крестом – это будет сигналом о том, что раненых привезли.

Соловьев свое обещание выполнил, и к нам действительно привезли почти сотню пленных. Где особист смог их найти и какие полномочия он предъявлял, чтобы их забрать, меня не интересовало. Раз капитан обещал сделать то, что я прошу, значит, власти на это у него хватит.

Хотя среди раненых попадались и лежачие, но большинство все же передвигалось самостоятельно. Были и с целыми конечностями. Я даже немного встревожился, вдруг эти фрицы вылечатся и снова вернутся на фронт. Но Танин заверил меня, что врачи отбирали только непригодных к военной службе.

Едва бойцы развернули полотнище с намалеванным красным крестом, как из леса выехал грузовик. Первым рейсом забрали унтеров и офицеров, которых было не так уж и мало. Одни шли к машине сами, других несли на носилках. Санитары, сопровождавшие пленных, помогали им поудобнее устроиться в кузове, который предусмотрительно был выложен матрасами. Выглядели немцы ошарашенно, так как водитель и приехавший с ним врач уже сообщили им об освобождении из плена. Когда грузовик вернулся из рейса, рядовые солдаты уже чуть ли не дрались за место в очереди. Все спешили вернуться домой и боялись, что красные вдруг передумают отпускать их.

Когда я утром снова приехал на передовую, здесь толпилось уже больше двух сотен немцев, перемотанных бинтами. Они сидели и лежали на повозках, оживленно переговариваясь. Даже лежачие больные, которые не могли встать, пытались приподняться и посмотреть, не едут ли за ними. Переводчик расхаживал среди них и охрипшим голосом что-то повторял по-немецки.

Видимо, разглядев в бинокль, что клиентов стало еще больше, немцы теперь прислали сразу три машины. Вместе с водителями приехал и лейтенант Браун. На этот раз он, видимо, получил особые указания и теперь сверлил меня глазами, стараясь хорошенько запомнить, разве что не фотографировал. И действительно, немного помявшись, офицер предложил мне сделать совместную фотографию. Мой вежливый отказ он воспринял как должное. Все время, пока шла перевозка, Браун топтался поблизости, а когда в кузов погрузили последних солдат, он подошел ко мне с заговорщицким видом:

– Герр офицер, вы честно выполнили свои обещания, хотя мы ничего не гарантировали вам взамен. Но я могу вас порадовать. Мое командование с удовольствием пошло мне навстречу и распорядилось передать вам взамен ваших людей. Правда, советских пленных мы успели собрать немного, зато можем предоставить вам тысячу мирных жителей. Я полагаю, что несколько крестьянок и детей стоят одного нашего солдата, пусть даже искалеченного.

– Надеюсь, вы отбирали их только на добровольной основе.

– Честно говоря, мы просто отдадим вам всех жителей сел, лежащих в прифронтовой полосе. Их все равно приходится выгонять из своих домов, чтобы разместить наших солдат, так что они будут только рады. К тому же, – офицер наклонился поближе, якобы чтобы доверительно прошептать мне в ухо, а на самом деле, с целью еще лучше разглядеть меня, – здесь нам с самого начала были не рады, в отличие от ваших западных областей. А за месяц оккупации нас стали ненавидеть все, даже полицейские, которые нам служат.

Возить наших людей на машинах немцы, конечно, не стали и погнали их своим ходом. Люди несли с собой большие узлы, в которых теперь заключалось все их имущество. Несколько счастливчиков везло свой скарб и детей на телегах, влекомых старыми клячами, не реквизированными немцами из-за своего почтенного возраста.

Неожиданное появление тысячной толпы беженцев внесло такое замешательство, что я всерьез опасался, что противник воспользуется этим и неожиданно нападет. Но, к счастью, немцы пока еще не подготовились к наступлению.

Освобождение советских граждан повлекло за собой одну маленькую проблему.

К нам приехал начальник политотдела дивизии Евдокимов, которого я до этого видел только один раз – во время награждения. Сначала он поблагодарил меня за все хорошее, что я сделал, а потом прозрачно намекнул, что готов принять мое заявление о приеме в партию:

– Я готов дать вам свою рекомендацию. А вторую напишет товарищ Абрамавичюс. Это наш инструктор по агитации.

Евдокимов ждал моего ответа, а я рассматривал инструктора и пытался сообразить, похож ли он на будущего олигарха, которому вполне мог приходиться дедушкой. Хотя вряд ли. Кажется, дед будущего начальника Чукотки был не комиссаром, а совсем наоборот – политзаключенным, и сразу после присоединения Литвы его сослали в Сибирь.

Наконец, вернувшись к вопросу, я придумал хитрую уловку, как мне избежать партийности. А то еще со школы не люблю все эти собрания и тягомотину, которыми мучили пионеров и комсомольцев.

– Не могу, товарищ полковой комиссар. А по какой причине, вам объяснит начальник особого отдела дивизии.

Замполит помрачнел, но выразил надежду, что среди комсомольцев и беспартийных моей роты найдется немало достойных людей, которые хотят вступить в партию. Разумеется, я с ним согласился. Да и не возвращаться же ему назад без добычи.

К моему удивлению, желающих нашлось предостаточно. А узнав, что заявления принимает целый полковник, к нему ринулись все, кто провел на фронте хотя бы пару недель. Даже несколько бойцов, побывавших в плену, но отличившихся в последнем бою, набрались смелости и пристроились к хвосту очереди.