Аркадий Черноморский - Последний подарок Потемкина [litres]

– То есть, если я понял вас правильно, всё негерманское вы рассматриваете, как антитезу? – спросил де Линь. – Вы правильно меня поняли, принц де Линь-старший. И если беспечный по природе, уверенный в своей силе германец не будет беспощадно истреблять всё антигерманское, то настанет конец мира: ибо нет другой расы, подходящей на роль сверхчеловека, которая могла бы сменить германцев в их культуросозидательной деятельности! – закончил свою тираду Ульрих. После чего скрестил руки на груди и застыл в позе, которая, по его мнению, олицетворяла сдержанную гордость за свою великую расу.

– Да это же просто пангерманский бред какой-то! – в сердцах воскликнула княгиня Дашкова, – вы где раздобыли этого барона, князь Григорий?

– М-да, интересные экземпляры вы разводите князь на своей шкуродерной ферме под Смоленском, – задумчиво протянул де Линь.

Граф Кобенцль, всё с той же напряженностью в шее, ловил каждое слово, надеясь выудить ну хоть какую-нибудь мало-мальски важную информацию. Желательно тайную, чтобы тут же послать докладную в Вену. Появление германофильски настроенного барона в окружении Светлейшего было для него в высшей мере загадочным фактом. И весьма настораживающим. Очень настораживающим! Уж не снюхивается ли князь опять с пруссаками?

Граф жадно жевал заливную говядину, запивая шампанским. И всячески силился въехать в ситуацию, но не въезжал…

– Позвольте поинтересоваться, а какую роль ваше «общество» отводит славянам, в частности нам, русским? – приторно-вежливым голосом поинтересовался Державин. Гаврила Романович только что закончил сочинение своей знаменитой кантаты в честь взятия Измаила: «Гром победы, раздавайся, веселися храбрый Росс!» И, будучи страстным славяно– и русофилом, невзирая на то, что Державины вообще-то происходили от одного из татарских родов Большой Орды, он едва сдерживался, чтобы не вмазать барону по его наглой, красивой немецкой роже со всего размаху. По-гвардейски. Как, бывало, бил прямо в пятак без разговоров, когда служил ещё рядовым в Преображенском полку.

Ответ Ульриха ещё более укрепил его в этом желании…

– Славяне – народ, смешанный на основе низших рас с каплями нашей немецкой крови, не способный к поддержанию порядка и к самоуправлению. Единственное исключение – это, пожалуй, чехи. Остальные – это низкокачественный человеческий материал, который и сегодня так же не способен поддерживать порядок, как и тысячу лет назад, когда вы призвали варягов на правление. Вы нуждаетесь в германском порядке. Это факт. Да вы и сами это наверняка прекрасно понимаете на подсознательном уровне…

– Ой ли? – саркастически охнула княгиня Дашкова, – вы что несете, барон? Я вот сама от Рюриковичей род свой веду, через батюшку Романа Илларионыча. А муж мой – Дашков, прямой потомок Рюриковичей смоленских!

Ульрих скользнул по ней критическим взглядом, и в небесно-голубых глазах его отразилось искреннее сожаление, смешанное с легкой печалью.

Невысокая, полная, с открытым и высоким лбом, пухлыми щеками, с глубокосидящими темными глазами, не большими и не маленькими, с черными бровями и волосами, несколько приплюснутым носом, крупным ртом, крутой и прямой шеей, слегка сутулая от многих часов, проведенных за письменным столом, – она, конечно же, была далека от арийского идеала женщины…

– Вот в том-то и беда, фрау, что ваши предки, я уверен, достойнейшие человеческие особи, не придавали должного значения вопросам расовой гигиены, – устало и тихо промолвил он.

– Барон, окститесь! – наконец-то повысил голос Светлейший. – Перед вами княгиня Воронцова-Дашкова, статс-дама Российского императорского двора, директор Императорской академии наук, президент Российской Императорской академии!

– Я охотно признаю академические заслуги княгини, но они не имеют ничего общего с ее расовой чистотой… Немалое количество современных евреев также проявляют весьма незаурядные интеллектуальные способности. Но это ни в коей мере не меняет общей картины их расовой неполноценности. Скорее всего, это лишь жалкая попытка унтерменша адаптироваться…

– То есть, вы не оставляете нам никакого шанса войти в ваш арийский пантеон, обер-лейтенант? – зло и насмешливо прервала Ульриха княгиня Долгорукова.

Ульрих окинул взором присутствующих, задержался глазами на черноусом и чернобровом атамане Головатом. Поглядел в его глаза – сочные, как спелые вишни. Вздохнул. Потом перевел взгляд на Севастьянова и произнес задумчиво:

– Белокурый, голубоглазый долихоцефал северо-славянского происхождения очевидно заслуживает какое-то свое, особое место в низшей категории арийской породы. Хотя чистокровность его весьма сомнительна. Слишком сильно было финно-угорское влияние. Это, вообще-то, вопрос к специалистам… Я всего лишь военный…

– Но откуда у вас, военного, такие обширные познания в этой области?

– Этому вопросу уделяется наисерьезнейшее внимание в любой школе Великой Германии, с начальных классов…

– Но, если мы, славяне, – унтерменши, как вы объясняете величие и размеры государства Российского?

– Силу и крепость русскому государству дали вовсе не государственные дарования славян. Всем этим Россия обязана была и есть германским элементам в вашем обществе. Большинство ваших наиболее талантливых правителей есть превосходнейший пример той громадной государственной роли, которую способны играть эти германские элементы, действуя внутри более низкой расы. Прекрасный пример – ваша императрица Екатерина Вторая. Она ведь, если не ошибаюсь – чистокровная немка…

Наступила страшноватая пауза. Лица у всех стали вытягиваться и менять свое выражение и естественный цвет. У кого от растерянности. У кого от гнева. А у кого и от страха…

И неизвестно, чем бы закончился этот странный, пренеприятнейший и непонятно куда ведущий разговор, не появись на пороге Гобеленовой гостиной невысокий кряжистый человек с красным от мороза лицом в генеральском мундире.

– А вот и доктор Тиман, – радостно вскричал Светлейший. Все вздохнули с облегчением. Вернее, выдохнули.

– Карл Иваныч, дорогой, тут, можно сказать, государственной важности дело! Обняв врача за плечи, Потёмкин быстро и вполголоса изложил ситуацию.

– Ну, в общем, вам понятно, в чем основная суть осмотра, интересующая меня более всего? Кстати, пациент, похоже, ваш соотечественник. Выговор прусский. Он, признаться, весьма удивил нас всех своими пангерманскими взглядами на окружающий мир… Я такого абсурда никогда не слышал…

Так что вы проверьте его на делириум на всякий случай. Хотя повторю, что в первую очередь меня интересует его физическое развитие во вполне определенной сфере… Ну, вы меня понимаете, Herr доктор… Sie verstehen mich, richtig?