Татьяна Смородина - Фехтовальщица

Жакерия, Кристиан и фехтовальщица возвращались в город отдельно от других. Земля была мерзлой, и возы шли быстро. Женька смотрела в спину Жакерии и снова чувствовала тошноту.

– Какой срок у тебя? – спросил Кристиан.

– Не помню. Кажется, третий месяц.

– Лицо у тебя плохое, потеряешь ребенка. Сивилла тоже говорит.

Женька действительно чувствовала себя очень плохо, и знахарка по ее приезде тотчас дала ей целебного пития и уложила на лежанку. К ней присел Табуретка. Кристиан отсутствовал, он был со всеми на дележе у Герцога. Мальчик сидел с девушкой, пока ей не стало лучше.

– Сивилла счас мамкину голову будет варить, – сказал он.

– Зачем?

– Герцог от «любовной болезни» лечится. Сивилла сказала, бабскую голову надо. Он ведь твою голову чуть не заказал. Я от Робена слыхал.

– У него что, здесь девок мало?

– Здоровую голову надо. Потом Сивилла ему сказала, что ты ребенка носишь, он и передумал.

Женька встала и вышла из дома, стараясь не думать о том, что будет делать знахарка с головой Маргариты. Она бродила по площади и слушала заунывные песни цыган, пока ее не нашел Жан-Жак и не позвал к Герцогу. У того сидели Проспер и Кристиан.

– Проспер считает, что Веселого Жана кто-то из дома подколол, – сразу начал о деле Герцог. – Говори открыто, они уже все знают.

– Это не из дома, это я.

– Как проверить?

– Это услышишь, когда дело начнут вести. Ведь у тебя есть свои люди в полиции?

– Может и есть. Что же они расскажут?

– Габриэль видела, как я Веселого Жана убила.

– Габриэль? Кто такая?

– Сестра Маргариты де Рошаль?

– Куда ж она после делась?

– Я ей сбежать помогла.

– Хм, супротив своих, значит, сработала?

– А кто бы тогда доказал, что я поручение твое выполнила?

– Хм, не глупо.

Герцог задумался и посмотрел на Проспера. Тот пожал плечами.

– Дело сделала, урона не было, ушли без помехи… Все чисто, Герцог.

– Что ж… когда узнаю все, тогда кликну, а сейчас иди. Тулузец, прогуляй ее, а то личина у нее, будто вот-вот кончится.

Кристиан повел фехтовальщицу в «Тихую заводь», где они пообедали. Клонило спать, но возвращаться к Сивилле Женька не хотела, – при воспоминании о манипуляциях старухи с человеческой головой девушку опять начинало тошнить. Они заночевали в «Красном чулке», а на квартиру вернулись только на следующий день. В доме ничем особенным не пахло, а высушенная и подкрашенная голова Маргариты де Рошаль стояла на одной из полок.

– Нутро я вынула для лечебного зелья, а остальное набальзамировала, – сказала, любуясь своей работой, знахарка.

– Зачем? – не в силах оторвать взгляда от белого вытянутого лица Маргариты, спросила фехтовальщица.

– Жакерия попросил, он мне хороших денег дал.

– А ему зачем?

– Тешится. Говорит, буду каждый день плевать в нее. Табуретке тоже, вон, нравится.

Женька слегка пошатнулась и оперлась на плечо Кристиана, но потом ее, как будто что-то отпустило, и ей опять стало все равно.

Вскоре, когда дело о налете на дом де Рошалей было открыто, Герцог вызвал к себе фехтовальщицу и выдал ей наградные. Это были деньги, алмазное колье, серьги и три перстня. Девушка разделила деньги на четыре части. Одну часть денег и колье она отнесла вдове Дервиля.

– На дорогу и на проживание вам хватит, – сказала она, – а когда будете вне Парижа, продадите колье.

– Так, может быть, продать его здесь?

– Здесь нельзя. Не спрашивайте, почему, а просто собирайтесь и уезжайте.

Другую часть денег и алмазное кольцо фехтовальщица передала Форгерону, тоже посоветовав не продавать его в городе. Потом с помощью Ксавье Женька нашла Матье. Он был не столько испуган, сколько растерян от ее предложения увезти Шарлотту и начать где-нибудь свое дело. Видя его нерешительность и сомнения, Женька настаивать не стала, но все равно отдала ему его долю и сказала:

– В любом случае – это ваши деньги, Матье. Вы серьезно рисковали, когда помогали мне в «Божьей птичке», вы потеряли ее, поэтому сейчас поступайте с ними, как хотите.

Последнюю часть своих наградных фехтовальщица, снова взяв в подкрепление Кристиана и Проспера, отвезла Клеману. Солдат от Марени во дворе было уже трое, но это никого не смутило. Кристиан и Проспер ловко разоружили их, связали и закрыли в сарае. Прачки выбежали на двор и, сбившись в кучку как стадо овец, молча смотрели, что происходит. Клеман снова на время онемел при виде грозной тройки в темных плащах, но на этот раз с ним говорили более цивилизовано. Женька позвала в свидетели Беранжеру и сказала сыну своего бывшего хозяина:

– Послушаете меня внимательно, господин Клеман. Вот вам деньги на реконструкцию вашей прачечной и улучшение жилья для работников. Я отдаю их в ваши руки и надеюсь, что на этот раз вы вложите их правильно. Если через две недели ничего не будет сделано, я лично перережу вам горло, а если мне что-то помешает, то это сделают мои люди, и никакая полиция вас не спасет. Вы слышите меня, господин Клеман Мишо?

– Да… сударыня.

– Вы хорошо поняли меня?

– Да, сударыня.

Беранжера проводила фехтовальщицу до ворот, и та, прощаясь, просила ее проследить за своим прытким хозяином.

– Если что, наведайся «Тихую заводь» и скажи хозяину. Нам передадут.

– Я прослежу, госпожа, будьте покойны.

– Спасибо за все, Беранжера. Я всегда буду помнить вас.

– Мы тоже, Жанна, то есть, госпожа.

Беранжера поклонилась, а фехтовальщица махнула рукой прачкам и направилась к воротам. Краем глаза она заметила, как Беранжера перекрестила ее.

Сделав все, что замышляла, фехтовальщица успокоилась и стала ждать неминуемого. Она чувствовала, что такое дело, как налет на дом де Рошалей безнаказанным не останется. Это понимал, видимо, и Герцог. Он прекратил демонстративные прогулки по рынкам и временно переселился на другую квартиру. Где он теперь жил, знал только Проспер, через которого хозяин Двора Чудес продолжал осуществлять свое невидимое руководство.

– Сказал, что если пару недель пройдет спокойно, можно будет начать брюлики сбывать, – передал Художник слова патрона.

Драгоценности из тайника де Рошалей собирались сбывать с Реймсе и Орлеане. Сбывать их в Париже даже по прошествии времени было опасно.

Неделя прошла спокойно, началась другая. Женька в этот период жила только настоящим – ела, спала и занималась собой, стараясь с головой погрузиться в мелочи быта и ни о чем больше не думать. Ее даже перестала пугать голова Маргариты, которую Сивилла доводила до ума, прежде чем отдать ее Жакерии. Кристиан тоже был внешне спокоен. Он бывал во всяких передрягах, нередко выходил сухим из воды и, как большинство здесь, верил в предопределение.