Татьяна Смородина - Фехтовальщица

– Зачем перебегать, когда я могу достать вашего Сен-Мара с кровати? И он стоит и зачем-то ждет, когда я обегу эту кровать. Это выглядит неправдоподобно.

– Но эффектно, а иначе зрителю не на что будет смотреть!

– Конечно, не на что, если у меня такой слабый противник!

– Причем здесь Морис? Это кино! Так поставлено!

– Значит, плохо поставлено.

– Ну, это уже слишком!.. – произнес Монсо и вместе со всеми посмотрел на Даниэля.

Тот выругался и ушел с площадки. Монсо объявил перерыв, потом взглянул на оператора.

– Сколько мы сняли дублей, Кристоф?

– Восемь.

– Хорошо. Рабочий материал у нас есть, и для пары минут на экране достаточно. Возьмем те кадры, где Морис снят со спины.

– Это не поможет, – сказал Кристоф. – У Мориса трусливая даже спина.

Все засмеялись, Морис надулся, а Монсо снова занервничал.

– Тогда вообще уберем этот эпизод!

– Зачем? Девушка яркая, кадр живой. Поставь вместо Мориса Данкура, Фредерик.

– А Даниэль согласится?

– Еще как!

Все опять засмеялись, поняв, на что намекает прозорливый оператор. Даниэль действительно согласился. Его отправили готовиться, а Женька решилась и подошла к Ларошу.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она.

– Как всегда, – немногословно ответил тот, кашлянул и потер шею. – А вы что-то хотели? Если по поводу кадра, то я не выполняю просьб актеров и снимаю, как нужно, а не как они хотят.

– Нет, я просто спросила. Говорят, вы болели?

– Так, ерунда, горло прихватило. Наверное, с холодного пива.

– Но… у вас что-то на шее.

– Да, какая-то красная полоса. Может, спал неловко.

– И давно это у вас?

– Недели три. А что это вас так заботит?

– Вы, по-моему, не совсем поправились, вам нужно отлежаться.

– Я еще не умираю, – усмехнулся Кристоф. – Идите в кадр, мадемуазель. Данкур уже готов.

Съемки возобновились. Задетое самолюбие Данкура пришлось кстати, и сцена заиграла. Монсо даже подпрыгивал от удовольствия, а Ларош показал ему большой палец. Даниэлю не удавалось только выбить у фехтовальщицы шпагу, но этому неожиданно помог приезд Эдмона. Увидев его в толпе зрителей, девушка отвлеклась и потеряла оружие.

На этом съемки закончились, и Монрей увез Женьку домой. Ему, конечно, не понравилось все, – ни возлежание с «де Лафане», ни, тем более, поединок с Данкуром.

– У тебя были влюбленные глаза, – хмуро сказал он.

– Я играла. Так было нужно по сцене.

– Я не о Морисе.

– Тебе показалось.

– Не надо обманывать. Актриса из тебя плохая, тебе не стоит больше сниматься в кино.

– Да, я была влюблена, но не в Данкура, а в поединок!

– Тем более.

Приехав на виллу, Женька решилась и позвонила домой. Ответила мама.

– Женечка… – голос ее прервался, послышались всхлипывания. – Как ты?.. Где ты?

– Я в Париже и… выхожу замуж.

– Куда?

– Замуж.

– Когда?

– На Рождество, а потом уезжаю на Луару.

– Женечка, ты что?.. Ты здорова?

– Здорова, а ты не плачь. Я скоро приеду, ты не волнуйся.

– А как же фехтование? Что ты скажешь отцу?

– Он дома?

– На тренировке.

– Тогда я сама с ним поговорю, когда приеду. Скажи ему только, что все хорошо.

После звонка домой Женька еще долго стояла на террасе, смотрела на догорающий закат и думала о том, что же она все-таки скажет отцу.

– Давай я куплю ему подарок, – попытался успокоить девушку Эдмон. – Что он любит?

– Он, как и я, любит фехтование.

– Тогда я подарю ему шпагу из своей коллекции.

– Чтобы он меня убил? – усмехнулась, продолжая смотреть на рубиновое небо фехтовальщица.

Утром, когда Ришар и профессор обговаривали с Женькой ее ситуацию, Сельма доложил о приезде полиции.

– Кто? Опять Марени? – спросил Монрей.

– Да. С ним полицейский.

– А где Эдмон?

– Он уже внизу.

В гостиной действительно находился офицер с лицом Марени, которого сопровождал рядовой полицейский Эжен Годье. Их встречал Эдмон.

– Вот видите, месье Монрей, – улыбнулся Марени профессору, когда он, Женька и адвокат спустились в гостиную. – Недаром я столько раз досаждал вам своим посещением! Мое чутье меня не подвело, и мадемуазель Шмелева все-таки связана с вашим семейством! Вас видели в репортаже с выставки, мадемуазель, и теперь вам придется проехать с нами, чтобы объяснить причину своего исчезновения.

– Я должна ехать сейчас? – спросила девушка, настороженно посматривая на полицейского по фамилии Годье.

– Да. У ворот ждет машина.

– … Надеюсь, что у меня не должны быть связаны руки?

– Мы давно уже не связываем руки. У нас есть наручники, но они могут скорей понадобиться не вам, а вашим похитителям, – усмехнулся Марени.

– Эти люди – не похитители.

– Поезжайте, Женечка, – сказал профессор. – И не бойтесь. Мы с Эдмоном и Ришаром поедем следом за вами. Наше присутствие, я думаю, тоже там понадобится.

– Еще как понадобится, господа, – продолжал улыбаться довольный Марени. – Выходите, мадемуазель. Мы ждем вас в машине.

Женька опять в некотором смешении чувств посмотрела в спину выходящего Эжена, а Эдмон подошел к ней и сказал:

– Успокойся, того наглого нормандца уже отправили на галеры.

– Кто? Ты?.. То есть, де Шале?

– Де Санд прочитал твои записи прежде, чем отдал их Монро, а потом предъявил королю.

– И король не послал его с этими сочинениями?

– Ну, ты все-таки была супругой его фаворита, отпрыска знатной фамилии, а потом де Санд обещал, что если правосудие не покарает Эжена Годье, он убьет его сам. Что вздыхаешь? Ты же сама этого хотела.

– Хотела, но…

– Да, я помню, он тебе нравился… Что ж, галеры – тоже отвратительная штука, но оттуда можно еще сбежать и податься в разбойники.

– А Марени?

– Марени – хорошая ищейка, но не аналитик, а вот Катрен…

– А будет еще и Катрен?

– Да, он вел мое дело о «Ладье». Говори только о том, что сказал тебе Серсо, то есть Ришар.

В полицейской машине Эжен сидел рядом с Женькой на заднем сиденье. Он не лез, только иногда посматривал в ее сторону и вытирал платком пот под фуражкой. Тем не менее, Женька не чувствовала себя спокойно, и дело тут было совсем не в причине этого повторяющегося полупленения. Чувства ее продолжали быть смешанными и проступали на скулах красными пятнами то ли какой-то вины, то ли того отвратительного поражения, которое она пережила в полутьме полицейского экипажа.

– Что вы на меня так смотрите? – спросил Эжен.

– Как?

– Будто я собираюсь на вас наброситься.

– Мне просто душно, откройте окно.

Эжен открыл окно, и фехтовальщице стало легче.

В полиции ее, в самом деле, допрашивал комиссар Катрен. При беседе присутствовал Ришар.

– Значит, вы уехали сами, мадемуазель? – спросил комиссар.