Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

Проснулся Голощапов от какой-то тихой возни рядом. Он не сразу сообразил, где он и что с ним, и чуть было не вскочил в окружающей полутьме, чтобы бежать к танку, но потом вспомнился плен и сарай. Прижимавшаяся к нему Настя тихим злобным голосом ярилась на кого-то с другой стороны от себя, дергала руками, вроде как отбиваясь. Ее собеседник, стараясь говорить шепотом, прокурено сипел, что-то доказывая.

– Слышь, приятель, – негромко встрял в их разговор Олег, – отстань от девушки, не мешай нам спать.

– А ты кто такой ей будешь? – приблизилась к нему из мрака широкая рожа вонюче дышащего испорченными зубами и махорочным перегаром солдата. – Сват? Или брат?

– Я ее друг. Тебе этого мало? Уймись. Мало нам немцев с венграми? Еще между собой собачиться не хватало.

– Так вот, я как раз о немцах с венграми и говорю. Что, думаете, не знаю, что она снайперша? Я ее очень хорошо с самозарядкой с оптическим прицелом помню. И как она немцев одного за другим шмаляла – лично видел. Особенно офицериков своим вниманием одаривала. Стоит мне венграм это рассказать, как ее сразу в расход и пустят. И допрашивать не станут.

– И зачем тебе, бойцу РККА, наверное, комсомольцу, это нашим врагам рассказывать? Что ты плетешь, браток?

– Боец, говоришь, – хохотнул плохо различимый во мраке смрадно выдыхающий собеседник, – бери выше. Сержант я. С комсомолом, правда, угадал. Но это для немцев не показатель. Я туда вступил только, чтобы сикеля на петлицы получить, еще до погон дело было. И что теперь? Ты что, эту кралю для себя хочешь приберечь? Не жадничай. Подумаешь, «друг». Пошеркался с ней сам – уступи товарищу, то есть, мне. И не шуми. Тихо говори. Пока вас тут не было, мадьяры нескольких уже кокнули за шум. Один, причем, случайно под пулю подвернулся. О чем тут спорить? Она сама тихонько ноги раздвинет – я быстро управлюсь – и всех делов. А откажет – утром я расскажу охране, кто она такая есть. Так что, кумекайте быстрее, что вам полезнее будет.

– Слышишь ты, гнида с нашивками, на которые тебе твои вожделенные сикеля заменили, – прошипел, стараясь не повышать голос, взбешенный такой низостью Голощапов, – а сам раньше времени помереть не боишься? Ты что, Красную Армию уже в утиль списал? Немцы, по-твоему, уже Москву завтра возьмут?

– Москву – не Москву, завтра – не завтра, но вашей хваленой Красной Армии я что-то рядышком не наблюдаю. Ау-у… Обещали-обещали наступать, да как-то забыли. Или силенок не хватило? Сколько немцев по шоссе перло видал? А? То-то же. Силища не абы какая!

– Сука ты, сержант. Гнилозубая подлая с-сука. На комсомольских собраниях, небось, другое говорил, а при первой же неудаче уже и предать готов? Да еще и беззащитную, девчонку снасильничать хочешь? Тебе яйца вместе с хреном отбить? Чтобы желание навсегда пропало.

– Ты что ли мне их отобьешь, недомерок из жестянки? Да я тебя, падлу говорливую, одной рукой раздавить могу, – неприятный собеседник поднес к самому носу Голощапова хоть и смутно просматривающийся в темноте, но явно массивный кулак. – Как вошь на ногте. Только шуметь не хочу – чтобы охрана не стрельнула.

– Вот и не шуми. А если попробуешь утром Настю заложить – тебе не жить.

– Уверен? – тихо хохотнул гнилозубый сержант. – А я и тебя заложу. И тебя с ней вместе разом кокнут.

На этом нервный разговор иссяк, выдохся. Голощапов отчаялся переубедить поддонка и замолчал. Уже привыкшие к темноте глаза обрисовывали за Настей массивную кряжистую фигуру. Мускулистый, но невысокий и довольно узкокостный Олег понимал, что голыми руками он этакого бугая одолеет вряд ли. Особенно, не создавая шума. Обратиться за помощью к окружающим солдатам? А если и среди них подобные сержанту гады найдутся? О Настиной воинской специальность охране знать точно не рекомендуется. А подними хипеж – все может и всплыть. О том, чтобы она этой вонючей мрази отдалась, конечно, не может идти и речи. И что тогда делать? Эх, хоть бы ножичек какой-никакой в кармане завалялся… Нету.

Рядом завозилась Настя. Она дергала локтями под плащ-палаткой, вертела плечами. Олег почувствовал, как девушка тихонько нашла его руку, обернула запястье каким-то узким ремешком и слегка потянула за два конца, перетягивая. Потом она освободила ему руку, разжала его ладонь и вложила туда этот уже свернутый ремешок. Олег так же безмолвно ощупал его и по небольшой пряжке узнал холщовый брючный пояс. Такой же, как был и на нем. Но он, в отличие от Насти, не додумался рассматривать его в качестве оружия. И что теперь? Настя хочет, чтобы он набросился на этого вонючего громилу и попробовал его задушить? А громила в это время будет спокойно сидеть и вежливо не мешать ему это делать? Или двинет своими пудовыми кулачищами по его голощаповской морде, выбивая дух вместе с зубами? Хлипкий какой-то вариант получается. Ненадежный.

Пока Олег раздумывал, Настя сама завела тихий разговор с сержантом:

– Слушай, сержант, а какая у меня гарантия, что если я тебе сейчас, допустим, отдамся по доброй воле, ты меня после все равно не заложишь?

– Во-о… – удовлетворенно просипел сержант. – Давно бы так. Гарантии говоришь? А какие тебе нужны гарантии? Ну, ты, деваха, сама подумай. Как там тебя? Настюха, что ли? Какой мне будет смысл тебя закладывать, если ты под меня каждую ночь ложиться станешь? А? От твоего трупа, – он противно хихикнул, – мне удовольствия никакого не будет. Эт-то точно. Уж ты мне поверь. Живых девок я куда как больше полюбляю, чем сдохлых.

– Ладно, от меня не убудет. Там не сотрется. Только я беременеть не хочу. Заранее достанешь?

– Спокуха, подруга. Не трусь. Достану. Чай не впервой этим занимаюсь. Что ж я не человек что ли? Не понимаю, что вам, девкам, байстрюки не нужны?

– Тогда, миленок, привстань, освободи мне место. Я лягу, а ты давай сверху. Только тихо, чтобы других не разбудить. А я уж тебя приласкаю. Не разочарую.

Настя еще раз сжала кольцом своих пальцев запястье Олега, явно напоминая, что она от него ждет, и стала умащиваться на место, освобожденное сержантом. Предвкушающий сладость скорого соития сержант расстегнул шинель и мотню штанов, стал на колени над распростершейся на земляном полу на плащ-палатке девушкой и принялся вонюче кряхтя, как старый дед, помогая себе рукой, умащиваться. Голощапов, заранее намотавший концы узкого ремешка себе на кисти рук, только представил, как этот зловонный рот пытается поцеловать Настю и ждать больше не смог, хотя вначале думал дождаться, когда этот гад уляжется на свою добровольную жертву полностью. Он захлестнул одним оборотом, хоть и плохо видимую во мраке, но явно толстую бычью шею и резким рывком, дико напрягая мышцы, как будто хотел разорвать холщовый ремешок на части, дернул в разные стороны.