Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

– Так ты и Сашку знал?

– Ну. Я ж рассказываю, а ты перебиваешь. Аккурат перед тем, как немцы в Польшу полезли, я его в парке Горького на лавочке встретил. Он там с перебинтованным лбом вздумал на лавочке газеты почитать. А мой подозрительный начальник принял его за иностранного шпиона, забрал документы и хотел в участок доставить.

– Чего это вдруг? Сашка – и шпион! Ха!

– А он тогда после аварии, вроде, память потерял. И газеты читал старые, чтобы понять обстановку. Ну, а мой начальник решил, раз не знает, что у нас в стране происходит – шпион. Я и вмешался. Успокоил. Так, говоришь, Колька рыжий сейчас мехвод? А где он? Ваш танк подбили?

– Не знаю, – пожал плечами Голощапов. – Мы разделились. Так было нужно. Я на место водителя в немецкий транспортер сел, где вот Настя, в том числе, ехала. А ребята на мое место другого хлопца себе взяли, из артиллеристов, и дальше воевать продолжили. Мы потом в плен угодили. А где сейчас мой танк с Колькой за рычагами – даже не представляю.

– Слушай, Миша, – снова влезла Настя, – а Сашку Нефедова ты больше не встречал?

– Да нет. Не пришлось. А что с ним?

– Да пропал куда-то. Все думают, что его арестовали. Тогда, кстати, и Кольку брали. И жену Сашкину. И на работе у нас еще нескольких человек. Но всех потом выпустили, а Сашка так и сгинул. И никаких вестей от него нет.

Разговор постепенно затих. А потом налетели истребители. Наши. Советские. Две пары остроносых «яков», пугающе ревя мощными моторами, вынеслись откуда-то сбоку, из-за холма, и пошли, чуть ли не на бреющем, по-над дорожным полотном, в этот раз плотно забитым венгерской пехотой. Длинные огненные трассы пушечных и пулеметных очередей гасли в плотной людской массе. Гонведы беспорядочно бросились врассыпную по обе стороны от дороги, оставляя за собой брошенную амуницию, корчащихся раненых и навсегда успокоившиеся мертвые тела. Пленные, перестав слушаться охрану, тоже дернули в поле. Смерть с неба показалась им куда как более реальной, чем пуля конвоира. До холмов бежать было далеко, а поблизости от шоссе находились только голые поля с редкой посадкой с одной стороны, местами изрытые воронками двухдневных боев.

Истребители устроили безнаказанную охоту за перепуганными солдатами. Они стали в круг с небольшим радиусом и прострачивали теперь не только саму дорогу, но и прекрасно видимые им сверху скученности шинелей цвета хаки вокруг. Часть венгров попадала на землю, в тщетной наивности прикрывая головы поверх пилоток и касок руками, а другая продолжила разбегаться. Голощапов высмотрел, что краснозвездных авиаторов больше привлекают именно движущиеся мишени; среди упавших они, очевидно, предполагают, не только затаившихся, но и уже убитых, не нуждающихся больше в их внимании. Он дернул за рукава бегущих перед ним Настю и Мишу и прокричал:

– Падайте! Они в лежачих меньше бьют.

Товарищи его послушались – рухнули рядом. Через них, перепрыгивая, а иногда и больно наступая, вспугнутым табуном проносились и другие пленные красноармейцы, и вооруженные гонведы. Некоторые по своей воле или, получив пулю, валились рядом. Голощапов, не потерявший силы духа и соображения при авианалете, которому уже пару раз ощутимо наступили на спину и больно зацепили подкованными армейскими ботинками ноги, осторожно приподнял голову и огляделся. Настя и Миша лежали рядом лицом вниз, старательно прикрывая затылки руками. Вокруг изрядно добавилось красноармейских и венгерских шинелей – не только до него дошло, что упасть на землю куда как безопаснее, чем своей бегущей фигурой привлекать внимание крылатых охотников. Некоторым везунчикам при этом посчастливилось занять редкие в этой части поля воронки от недавних боев.

Олег обратил внимание на лежащего немного впереди танкиста в пыльном черном комбинезоне и шлеме, лица было не разглядеть. Танкист внезапно зыркнул по сторонам, резко подобрался и, высоко не поднимаясь, неожиданно навалился на спину лежащему рядом в вытянутой, наверное, от двух клюнувших рядом снарядов воронке гонведу; несколько раз ударил его руками куда-то в область головы и принялся душить. Другие венгры, вроде бы этой преступной наглости не заметили, во всяком случае, никто в танкиста не стрелял и острый штык ему в наглую черную спину всаживать не спешил. Голощапов решил помочь товарищу, мимоходом подумав, что если бы это был пехотинец, а не собрат по броне, то еще неизвестно, стал ли бы он в это опасное дело ввязываться.

Наверху возле неглубокой удлиненной воронки, где танкист все никак не мог до конца задушить венгра, лежала оброненная винтовка с примкнутым клинковым штыком. Низко пригнувшийся Голощапов подбежал на полусогнутых ногах, лег на краю воронки, схватил оружие и, размахнувшись буквально на уровне земли, ткнул в правый, обращенный к нему, бок венгра, зеленеющий шинелью из-под черного танкистского комбинезона. Попал неудачно, да и замах был слабым – острие лишь распороло одежду, кожу, тонкий слой мышц и, скользнув по подвернувшемуся на пути ребру, ушло в рыхлую почву. Подрезанный, обожженный неожиданной болью в боку, венгр, напрягая оставшиеся силы, все крутился, придавленный, стараясь скинуть своего душителя, а танкист, оказавшийся ефрейтором Матусевичем, хрипя от усилия, рявкнул старшему званием Голощапову: «Под ребра бей!»

И Голощапов после второго, более широкого, размаха засадил венгру куда-то ниже, под ребра. Штык в этот раз вошел легко и остановился лишь, когда черный срез винтовочного ствола уткнулся в шинель, – хозяин манлихера судорожно забился, никак не желая расставаться с жизнью. Олег, чтобы наверняка довести «мокрое» дело до конца, слегка потянул винтовку на себя, не доставая длинное лезвие из тела целиком и, слегка поменяв направление, с усилием ткнул, беспорядочно кромсая длинным клинком вражеские внутренности и норовя достать до сердца. Гонвед еще лихорадочней подергался недолгое время и расслабился. Теперь уже навечно. Закончив, Голощапов быстро оглянулся – на их убийственную суету по-прежнему, вроде бы, никто не обращал внимания. Даже упавшие неподалеку Миша с Настей все еще вжимались в мягкую землю лицами и ничего не видели.

Матусевич ужом сполз с мертвеца и тоже осмотрелся.

– Что ты задумал? – спросил его Голощапов. – На хрена ты вообще на него набросился? Их вокруг вон сколько. Всех не передушишь. Или этот – какой-то особый?

– А ты его не узнаешь?

– Кого?

– А его, – ефрейтор кивнул на мирно расслабившегося мертвеца. – Это ж начальничек нашего конвоя, что ребят ни за что пострелять велел. Он что, жить должен? Я еще тогда решил, что гадом буду, если его не прибью.

– Ладно. Прибили. Что дальше, ты подумал?

– А что тут думать? Если побежим, нас или с самолета наши срежут или венгры в спину пальнут. Вон их вокруг сколько. До холмов далеко. Не успеем. Вытащи из него штык и винтовку отбрось в сторону. И сами давай отползем. Кто там будет разбираться, от чего этот говнюк помер. Чем, если специально не дознаваться, дырка от штыка отличается от, скажем, осколочной? Или нет, погоди. Окровавленный штык рядом с трупом может кого-нибудь заинтересовать. Сними штык с винтовки и давай его сюда.