Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

– Да, – сглотнув ком в горле, кивнул Иоганн. – Конечно.

– Нам поможешь?

– Да.

– Для начала расскажи, что тут у вас происходит. Пальба, я слышу, усилилась. Пушки грохают, снаряды рвутся… Только правду говори. А то…

– Я правду скажу. Там (парнишка махнул рукой на юг) русские танки наступают. Много. С ними румынская конница. Они прорвались на запад. Вокруг деревни бой идет.

– Танк! – вмешался в разговор, несмотря на забинтованное лицо Якобеску, вспомнив, как называли свои грозные машины русские. – Русиште танк! – замахал он в ту сторону, где наступала танковая бригада и добавил:

– Кавалерия ромунеска.

– Русские танки и румынская кавалерия? – переспросил понятливый старшина и сержант кивнул. – Так чего ж ты, друг, раньше нам не сказал? (Румын, не понимая фразы, пожал плечами).

– А там кто палит? – показал пальцем старшина вглубь деревни, снова обращаясь к немцу.

– А там тоже русские. Пехота круговую оборону заняла. И в самой деревне и перед ней, где позиции были. Еще утром. С пушками и минометами. Наши, то есть, германские войска их окружили, но прорваться так и не смогли.

– Наши – ваши… Ты толком объясни. Что там за пехота.

– Из тех, что утром оборонялись.

– Значит, наши, – удовлетворенно кивнул Цыгичко. – Не вся, видать бригада полегла. Еще держатся. Это хорошо. А там, – старшина показал в поле, – кто?

– Не знаю, – пожал плечами Иоганн. – Нам было велено оборудовать позицию для пулемета и контролировать видимый сектор.

– Только вам? – хитро прищурился старшина.

– Не только, – не отвел взгляд русский немец, действительно решивший говорить правду. – Думаю, на всем протяжении поля такие же пулеметные позиции.

– Я-асно, – протянул старшина. – А, как думаешь, где мы можем на время схорониться, пока наши опять деревню не займут?

– Даже не знаю, – покачал головой Иоганн. – Я вам что-нибудь посоветую, а на вас случайно наши, то есть, немецкие солдаты наткнутся – и вы меня убьете.

– Убьем, – не стал опровергать старшина. – Если что – твоя пуля первая. Или штык. Так и знай. А выживем – за тебя, как за пленного, у наших словечко замолвим.

– Так, может, вам к своим пробиться, которые в окружении?

– А как? Там ведь, наверняка, вашей немчуры полно.

– А вы на них с тыла нападете. С тыла ведь никто вашего нападения не ждет. И к своим проберетесь. Я слышал разговор офицеров, мы, скорее всего, деревню не удержим. Придется отступать. Если не вообще сдаваться.

– А что, старшина, – вклинился в разговор черноусый. – Немчик-то, похоже, дело говорит. Если там кто-то из нашей бригады удержался на позициях, когда немцы атаковали, то теперь, когда танки с румынами в наступление перешли – и подавно продержатся. И мы вместе с ними. А здесь, по буеракам да огородам, если нас прижмут – долго не протянем.

– Лады. Обыщи немца. Остальным – разрешаю быстро перекусить (старшина кивнул на котелки) пока вражий харч не остыл.

Чумаченко достал из кармана солдатскую книжку немца и передал кое-как знавшему язык верзиле.

– Иоганн Шмидт, – озвучил верзила. – Шютце.

– Стрелок, – подсказал ему Иоганн.

– А ты говорил, твой отец Ковалев? – подозрительно прищурился старшина.

– Ковалев, – улыбнулся немец. – Мне отец все объяснил. По-украински кузнец – коваль. А по-немецки – шмидт. Так он из Ковалева и стал Шмидтом.

– Так ты сказал, у тебя отец с Дона. А фамилия – украинская?

– Он говорил, что кто-то из наших предков, видно, когда-то давно сбежал на Дон с Украины. Больше я о нашей фамилии ничего не знаю.

– Ладно. Все поели? Построились. Веди, Иван-Иоганн.

И Иван-Иоганн повел. Два раза они нос к носу сталкивались с немцами. Каждый раз сын казака говорил им что-то, непонятное для красноармейцев, те ему отвечали – никто из встречных за оружие не хватался. Обходя через поваленный плетень очередной мазаный сарай, наткнулись на позиции минометчиков. Четыре «самоварные трубы» тесно раскорячились на двуногах неподалеку от саманной стены. Вокруг них, не обращая внимания на появившуюся сзади группу в маскировочных плащ-палатках, крутились четко и слаженно выполняющие свою работу расчеты. Одни солдаты, доставали боеприпасы из открытых металлических лотков, другие подавали их к минометам, третьи, как заведенные, экономными движениями опускали мины в стволы и приседали, закрывая уши руками, четвертые что-то подкручивали у двуног, пятые всем этим командовали, перекрикивая грохот. Над ними, за пустым гнездом аиста, на камышовой крыше примостился корректировщик с биноклем и его напарник. Напарник, время от времени, оборачивался и что-то кричал вниз.

Старшина остановил свою группу. Обойти минометчиков, конечно, можно. Они с головой погрузились в свою работу и, скорее всего, с разговорами приставать и не станут. Но стреляют-то они куда? По тем остаткам бригады, что с утра, закрепились и стойко держат оборону? Куда они, с божьей и румынской помощью и везением спасшиеся из-под расстрела и вырвавшиеся на свободу, и сами путь держат? Так эта немчура будет по ним же минами шмалять? Да еще и прорываться явно помешает. Не-е-ет, такую позицию целой оставлять никак нельзя. Придется атаковать, тем более что и внимания на них никто не обращает…

Старшина тихонько передал по цепочке распоряжения. Пленного немца он поручил самому в бою бесполезному солдатику, Ефимову, приказав, если что, убить того без промедления. Ефимов отвел Шмидта за кусты и уложил на землю лицом вниз, настороженно став над ним с карабином. Остальные бойцы рассыпались в стороны и приготовили оружие. По сигналу старшины в немцев почти одновременно полетели их же гранаты, крутясь в воздухе деревянными ручками и выписывая белесым дымком горящих пороховых замедлителей замысловатые змейки. Гранаты еще не упали, как залегший за деревом Майсурадзе открыл огонь из поставленного на сошки трофейного пулемета, молниеносно пережевавшего слева направо металлическую ленту. Бросив по гранате, бывшие пленные вразнобой пальнули из карабинов, коротко застучал единственный автомат.

Сгрудившиеся вокруг минометов расчеты начали валиться на землю от прилетевшей с тыла пулеметной очереди, в первые мгновения не слыша за собственным равномерным грохотом чужих выстрелов и не понимая, что происходит. Потом среди них упали гранаты. Рванули. Очевидно, одна из гранат удачно подорвала боеприпасы, вызвав мощную детонацию – от четырех расчетов на ногах не осталось уже никого. Среди дымящейся груды тел сиротливо продолжали стоять лишь два скособоченных миномета – остальные разметало ударной волной. Два раза пришлось стрелять только Якобеску – первым выстрелом он метко снял с крыши корректировщика с биноклем, а вторым – его помощника. Остальные красноармейцы, передернув после первых выстрелов затворы карабинов, больше и не увидели подходящих для себя целей.