Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

Он продублировал это на пальцах, показав три на левой и один на правой руке.

– А-а… – дошло до Матусевича. – Рота? Сто зольдатен?

Венгр непонимающе пожал плечами, и Матусевич, догадавшись, носком сапога нацарапал на обочине цифру сто и вопросительный знак, повторив еще раз «зольдатен».

Венгр понял и, затерев своим ботинком первые две цифры, заменил их на 8.

– Ясно, – кивнул Матусевич. – Але зольдатен капитулирен?

– Йа, йа, – вроде бы согласился венгр. – Але зольдатн воль нихт кемпфин. Капитулирен.

– Воевать не хотят, что ли? – переспросил Матусевич. – А-а, мать! И что нам с вами делать?

– Капитулирен, – еще раз повторил венгр и махнул рукой в сторону городка.

– Ну, так веди их всех сюда, – сказал ему ефрейтор, помогая себе жестами. – Хиэ. Сюда. Капитулирен. Але зольдатен хиэ (он показал двумя пальцами ходьбу) унд капитулирен.

– Йа, йа, – согласился вроде бы понявший его собеседник.

– Зи, – ткнул венгра в грудь пальцем Матусевич и махнул в сторону городка, – идешь в штадт и приводишь але зольдатен сюда, хиэ. А здесь уже пускай они все, але, капитулирен. Ваффен, – он показал на свой автомат, а потом на сброшенное в кучу венгерское оружие, – тоже всё сюда, хиэ.

– Яволь, – кивнул венгр.

– Ну, так иди, – показал пальцем на венгра, а потом в сторону городка запарившийся от общения с ним танкист. – Иди штадт, а потом сюда, хиэ. Ком хер. Понял? Ферштейн?

– Ферштейн, – повторил венгр и осторожно, пошел в сторону городка, так и держа руки над головой.

– Эй! – крикнул ему Матусевич. – Гонвед! Руки-то опусти. Хенде найн хох.

Поднял свою свободную левую руку и опустил. Венгр его понял, сказал: «Данке» – и, опустив руки, зашагал по асфальтированному шоссе в свою Надькату. За остатками баррикады он остановился, обернулся к Матусевичу и стал что-то совсем уж непонятное выкрикивать. Потом достал из кармана индивидуальный пакет и показал жестами перевязку. Матусевич понял и разрешил двум по-прежнему стоящим с поднятыми руками венграм помочь своим раненным товарищам, лежащим за развалинами никудышной баррикады. Остальных он жестами отодвинул немного дальше от дороги и усадил на землю. Оставив затвор автомата во взведенном положении, ефрейтор указательным пальцем придвинул пластину предохранителя назад, надежно заблокировав его, повесил ППС на плечо стволом вниз и вернулся к своему танку.

– Витек, высунься! – громко позвал он. Телевной с готовностью перелез с сиденья наводчика, не имеющего над головой люка, на командирское и высунулся наружу. – Значит так. Мы, похоже, на шоссе промашку дали: не в ту сторону свернули. Здесь еще наших не было. Венгры, похоже, если это не подвох какой, сдаются. У них тут городишко какой-то. Надина хата, что ли. Неважно. Командир этой заставы сказал, что в городе 80 солдат. Я так его понял, что воевать они все не хотят и тоже не прочь сдаться. Я его в город за ними отправил, чтобы он всех сюда привел. Ты давай, на всякий случай, раздави на хрен баррикаду и остановись с той стороны, где открытое место. Там их и подождем.

– А может, ну его? Втроем стольких в плен брать. А если они на нас набросятся? Может, лучше бросим их к едреней фене да просто в другую сторону по шоссе двинем?

– А ты уверен, что мы опять, куда не надо не заедем? Карты нет, связи нет, компаса и того нет. Хотя, где восток сейчас уже и без компаса понятно: вон оно, солнце, за спиной у тебя встает. Нет, будем брать пленных и ждать наших здесь. Утром наступление должно продолжиться и рано или поздно кто-нибудь приблизиться сюда так, что связь у нас появится. Садись за рычаги.

– Слушай, Саня, я ж рычагами плохо владею. Давай лучше ты сядешь. А то я заглохну в самый неподходящий момент.

– Ладно, не плачь – сяду. Сейчас только Брыкину все расскажу.

Объяснив ситуацию выглянувшему из своего люка Брыкину, Матусевич велел ему пересесть за ДШК, и, оставаясь со своим танком на месте, следить за рассевшимися у дороги пленными и подстраховывать их продвинувшуюся вперед машину. Вернувшись за рычаги, ефрейтор старательно проехался по остаткам баррикады (от которой посланные солдаты уже оттащили в стороны нескольких раненых), расталкивая их корпусом в стороны и размазывая гусеницами по асфальту. Сразу не заметив, он раздавил и присыпанные пылью и мусором тела убитых, чего делать вовсе не собирался. Велев Телевному сторожить во все глаза, Матусевич снова выбрался наружу, достал из зацепов на бортах две больших лопаты, отнес их к проломленной, но все еще мешающей нормальному проезду по дороге баррикаде и бросил на землю.

Подойдя к встревожено зыркающим на него венграм, он жестами велел им встать и идти за собой. Венгры продолжали сидеть. Немецкие словечки: «ком, шнелле, нихт шиссен, битте» – не оказывали на гонведов ни малейшего воздействия. Лишь когда Матусевич наставил на них автомат и заматерился по-русски, пленные поднялись на ноги, опять за чем-то подняв руки вверх. Матусевич опустил ППС, призывно махнул рукой в сторону остатков баррикады и, отвернувшись, двинулся к дороге первым.

Лишь подойдя ближе, пленные, наконец, поняли, что от них хочет этот бешеный русский и принялись за дело. Двое лопатами, а остальные руками они постепенно освобождали проезжую часть шоссе, еще недавно ими же на скорую руку перегороженную. Громко стошнило молоденького солдатика, наткнувшегося на развороченные останки своего товарища. Матусевич выделил венгра, с двумя белыми звездочками на серо-зеленых петлицах и, подойдя к нему, жестами приказал похоронить мертвых и разрозненные останки за дорогой. Ефрейтор его понял, покивал, и организовал это неприятное траурное мероприятие. К тому моменту, когда на шоссе, выныривающем из неглубокой лощины перед городком, показалась колонна медленно бредущих по три в ряд под белым флагом гонведов, закончившие свою работу первые пленные уже снова сидели тесной группой за обочиной приведенной ими в относительный порядок проезжей части.

Впереди подходящей колонны Матусевич заметил уже знакомого ему немолодого знатока немецкого языка и рядом с ним отличающегося более добротной формой, начищенными до блеска сапогами и золотистыми петлицами офицера с тонкими черными усиками. Сбоку от них широко шагал раскрасневшийся седоусый довольно полный мужчина в каком-то странном мундире темно-синего цвета с золотистыми пуговицами в два ряда. Венгры шли без оружия и касок – лишь распоясанные шинели и пилотки.

Матусевич вышел вперед, поднял руку и громко скомандовал:

– Стойте! Хальт! Штейн!

Офицер вышел в сторону, обернулся, что-то скомандовал, и колонна остановилась метрах в двадцати.

– Господин офицер! – закричал почти без акцента седоусый толстяк. – Я могу вам переводить. Я знаю русский.