Герман Романов - Царская свара (2)

— Целуй меня, милый, я вся твоя…

Попытка с треском провалилась, Иван Антонович словно со стороны смотрел на себя, снова ставшего молодым, пусть и несколько ином обличье. Трудно представить, что от поцелуя будет снова кружиться голова, что каждым пальцем, даже теми которых нет на ладони, ощущаешь дрожащую не столько от возбуждения, сколько от любви и нежности плоть той, к которой тянулся все эти дни.

А потому поцелуй, как показался ему, растянулся на целую вечность, и внезапно прекратился, когда им обоим не стало хватать дыхания. Но лишь на несколько секунд, и их губы снова слились в упоительном наслаждении, даря счастье друг другу.

— Сейчас, хороший мой…

Ночная рубашка куда-то подевалось, как и его нательное белье — он даже не понял, что произошло. Только взирал на сбитое природным волшебством молочное тело, что манило и притягивало взор, помыслы и устремления. Иван Антонович страшно боялся снова оскандалиться, даже сердце замирало, но то, что произошло между ними в следующие мгновения было восхитительно. Даже поэту порой не в силах передать то чувственное слияние первой любви.

— Сердце мое…

Маша протяжно застонала и открыла невидящие глаза, а он испытал непередаваемое ликование, за уйму прожитых лет — первая в его жизни девушка, оказалось именно той, о которой он мечтал с девятого класса — чистой, преданной, любящей и волшебной.

Странно, но, несмотря на возбуждение, которое он испытывал, торопливости не было, а лишь нежность и ласка, которой старался ее укутать, не только полностью покорную его желанию, но и саму желающую подарить ему радость и наслаждение…

— Волосы пушистые, шелковистые, тут расчешем, тут причешем, станет сокол наш красивым, — Машин голос мурлыкал, девушка проводила гребнем по его волосам, делаю какую-то только ведомую ей прическу. А Иван Антонович молча сидел и отнюдь не млел от нежности, хотя ему было очень хорошо, а потихоньку размышлял.

«Странно все, сейчас должны быть телячьи нежности, но ничего подобного. Видимо, моя настоящая составляющая переборола психо-матрицу «безымянного узника, что прорывается только в моменты сильного душевного волнения, как сейчас во сне.

Будем учитывать на будущее!

Со временем на секс «реципиент» тоже перестанет реагировать, просто насытится — так всегда происходит. В начале, кажется, что от женщины с ума сходишь, а потом наступает протрезвление.

Да, кстати, надо потихоньку проверку на алкоголь пройти — от вина вроде «крыша» не едет — в «секретном каземате» узника спаивали пивом, а вот более крепкие напитки придерживали. Что тут сказать — надзиратели у меня были редкостные болваны и жадины. Я на их месте узника сразу на водочку крепко подсадил — через годик к нему бы «белочки» в камеру приходили. А зеленые чертики по телу бы прыгали — горстями отлавливать можно. И споил бы на хрен — клиент посадил бы печень и помер. Или бы в буйство впал — там можно было в кандалы заковать и как пса на цепь посадить. Да, казнокрадство, если оно имеет массовый характер, рано или поздно приводит совсем к иным результатам, чем рассчитывает власть».

Иван Антонович отвлекся от размышлений — как ни странно, но мурлыкающий девичий голос действовал на него благотворно. Погладив ее по всем местам, до которых он мог только дотянуться ладонями, и получив в ответ множество всяких нежностей, Никритин снова принялся думать, и мысли приняли насквозь рациональный характер.

«Прибегнуть к репрессиям можно и даже нужно, вопрос только к каким. Мне ясно намекнули, что могу спокойно казнить, но только после суда и следствия, лишь непосредственных участников убийства Петра Федоровича, и злоумышлявших на мою собственную персону — то есть графа Никиту Панина, его брата Петра и генералов, что штурмовали Шлиссельбург. Типа, печально, досадно, но ладно — проигравших нужно судить и примерно наказать, чтоб другим неповадно было.

И что с ними делать прикажите? Повесить, колесовать, на кол посадить, четвертовать, расстрелять?! Выбор просто огромен, как не крути! Да еще с конфискацией личного движимого и недвижимого имущества, и, если будет желание, со ссылкой семейств в Сибирь, в суровые края, где даже волки свои хвосты морозят.

Заманчиво…

Вот только на первый взгляд!

Сибирь заселять нужно, а потому мне следует сделать кровопускание аристократии… в денежном плане. Пусть выкупают родственников за наличные и крепостные души. Макиавелли говорил нечто подобное, вроде подданные простят убийство родного отца, но не простят опустошения карманов. А тут я им устрою добровольное жертвоприношение — в первую секунду не врубятся, и понесут дары.

Надо только половчее соус придумать и под ним подать блюдо. Тут кого-то задействовать со стороны нужно, мне напрямую соваться нельзя. Опосредованно доить — это наша корова!

А на плаху кинуть катькиных клевретов — тем терять есть чего, и пока они живы, моя жизнь в опасности. А потому убийц Петра Третьего казним прилюдно — подонков незачем жалеть. А вот с Паниными погодить нужно — при жесточайшем кадровом голоде их умения и ум помочь во многом могут. И гвардию от себя отодвинуть, дворянский состав, конкретно.

Чем заменить?

Отобрать по сотне самых заслуженных солдат, как делал Наполеон, вот и будет действительно гвардия… Мысль хорошая… Надо будет подумать… А я ведь засыпаю».

Везенберг

Императрица Екатерина Алексеевна

утро 9 июля 1764 года

— Нужно еще немного потерпеть, ваше величество. Мы почти у цели, буквально десять миль отделяют и вас, и нас от спасения. Жаль, подстав больше нет, хотя нас встретят!

Наклонившись с седла, негромко произнес барон Остен-Сакен, подданный курляндского герцога по титулу, но служивший непонятно кому из монархов. Екатерина Алексеевна уже не принимала его за одного из доверенных людей Григория Орлова. Одного полета с убитым любовником эта «птица» — дерзкий, решительный, смелый — способный поставить свою жизнь ребром, как последний червонец ставит загулявший гусар в трактире, не зная, чем закончится для него дуэль.

— Еще час, и вы будете в полной безопасности, государыня! Скоро будет рыцарский замок! Восхитительная картина! Почти такой же, как мое родовое гнездо — только больше.

Вот только этот остзейский барон не состоит на русской службе — иначе бы она его если бы не знала, то вспомнила. Он совсем из другого «гнезда», причем она уже догадалась из какого.

Впрочем, этого следовало ожидать — в России всегда сильно переплетаются интересы не только различных дворянских родов и фамилий, которые враждуют между собой, но и активно поддерживаются, так сказать, «со стороны» иноземными посланниками, и их людьми. А вот среди последних кого только не встречается — от случайных «ловцов удачи», авантюристов всех мастей, до тайных шпионов, что скрываются в чуждой им стране под различными «личинами».