Герман Романов - Царская свара (2)

Екатерина Алексеевна хорошо разбиралась в оружии, но такого еще не видела — короткие сабли, но с необычайно широким, в полтора вершка, клинком, и чуть искривленные. Эфес вычурный, из множества пластинок, защищающих кисть. Причем из двух торчали острые шипы, как клювы хищных птиц. Совершенно непонятное оружие — такое никогда еще не приходилось видеть…

Кобона

Иоанн Антонович

утро 9 июля 1764 года

— Государь, меня многие не любят в армии, это так, — фельдмаршал Миних усмехнулся, но затем неожиданно засмеялся. — Зато все генералы Петра Панина терпеть не могут, на дух его не переносят!

«А вы старый интриган, Бурхард фон Миних — а я думал, вы по доброте душевной, попросили его не линчевать принародно. А тут вон оказывается расчеты какие на перспективу, громоотвод заранее готовим, или стрелки переводим, хотя железной дороги в помине нет».

— Он для вашего величества большую пользу принести может — вот его и следует занять всеми вашими прожектами — ружья меж полков распределить, «устав службы егерской» написать, те же пули новые ввести. Хотя я его терпеть не могу, но должное отдаю — тут он как раз будет при деле, и все как надобно совершит.

— Благодарствую, Христофор Антонович…

— Ты еще сам всплакнешь от этого «подарка», государь! Он с тобой по каждому слову спорить будет. Знающий, конечно, многому учен, но возомнил себя великим полководцем! Может быть его лучше на плаху отправить, от греха подальше?! Топором по шее чикнуть, как покойный государь Петр Алексеевич говаривал?!

— Все бы вам топором махать, — ворчливо отозвался Иоанн Антонович. — Им голову отрубить не долго, вот только новая уже не вырастет, увы нам. А что его терпеть не могут, так это хорошо — любое наше дело со всей дотошностью выполнять станет, без лукавства и притворства. И с другими генералами он теперь не сговорится! А, значит, в полной нашей воле будет, и вновь злоумышлять не станет.

— А ты верно рассудил, государь. Хорошо, пусть будет так! А с другими генералами, тебе противостоявшим, что делать будешь? Их можно судить и казнить, но если не хочешь проволочек терпеть, то артикул воинский под рукою. А там всех мятежников казнить велено на месте, и по их делам воровским дознания можно и не проводить для вящей быстроты. Расстрелять или повесить, тут от твоей монаршей милости все зависит.

— Перебрать людишек надобно, Христофор Антонович. Работа сия кропотливая, вот ты как министр Военной коллегией, ей и займешься. Да-да, ты не ослышался — именно министр. А будут еще управляющие — это тот, кто временно обязанности исполняет, и моего доверия еще не достоин. Тех, кто призывал к убийству меня, «царем Ивашкой» громогласно называл и прочими эпитетами нелестными…

Иван Антонович задумался на минуту, постукивая пальцами по столу — решение давалось трудно. И с возрастом прекрасно понимаешь, что нельзя рубить с плеча, стараешься поразмыслить. И часто находишь лучшее решение, чем то, что поначалу казалось единственно правильным и верным, как то, о котором в молодости вещали плакаты со всех зданий. Видимо, не совсем суть явления совпадало с аннотацией.

— Всех гвардейцев лишить привилегий, крепостных перевести в государственные крестьяне! Они давались за верную службу, а раз таковой не было, то и не хрен рабов иметь! Имущество отобрать у всех бессемейных, у семейных женам возвратить приданное и выделить долю на детей. Указ о том генерал-прокурор подготовит к полудню.

Иван Антонович посмотрел на старика — тот был невозмутим — сам двадцать с лишним лет назад прошел через такое, даже голову на плаху положил. На секунду показалось, что в блеклых глазах Миниха промелькнуло молчаливое одобрение.

— А посему всех гвардейцев, что сразу на мою сторону не перешли, а до конца упорствовали, я говорю о полках Преображенском и Семеновском, выслать по полкам и дальним гарнизонам, по окраинам империи желательно. И в чине их пока не ущемлять — объявить о том, как о моей великой милости, но сделать сие чуть попозже, после моего указа! Пусть пока посидят хорошо и страха натерпятся, да родственники за них хорошо похлопочут! Милость тогда давать нужно — когда ее зело выпрашивают и готовы все отдать!

Иван Антонович отпил кваса из бокала, посмотрел в окно — до сих пор глаза не привыкли к яркому солнцу, в тени было для них куда комфортнее, а в сумерках вообще ощущал себя хорошо.

— Милость моя такова будет — был поручиком в гвардии, быть поручиком в армии. И смотреть за их поведением командирам безоглядно, ибо за их лояльность мне как императору Всероссийскому они лично отвечать будут. А лет так через пять, а то и семь решим — достоин ли такой прощения, али нет, искупил ли он честной службой грех свой.

— Ты прав, государь, так и должно поступать. Отделять зерна от плевел, сорная трава не нужна!

— Тех гвардейцев, что накануне ко мне перешли… Они просто выбор свой подгадывали, ждали, надеялись на двух стульях сразу усидеть. Сослать в полки армейские с учетом преимущества в два чина как положено. Не нужны мне такие! Что служат, и вашим, и нашим. Впредь в гвардию их не брать, о таком отличии только я решение принимать буду! А теперь о самих полках как помыслишь — упразднять детище Петра Великого нельзя, но в гвардии должны служить достойные, за отличия произведенные, а не за породу детьми малолетними вписанные! Такую порочную практику прекратить надобно — когда в усадьбе сидят, а на службе в гвардейские сержанты выходят, ни часа не отслужив!

— Ты прав во всем, государь. Корпуса кадетские открывать надобно, чтобы сыновья дворян с детства обучение должное имели. Наподобие того, что я в Петербурге при бабке твоей царице Анне Иоанновне учредил. А для дочерей Институт открыт недавно, можно еще такие же учредить по стране — дело, мыслю, здравое. Лучше детей правильно научить, чем взрослых олухов долго переучивать.

— Вот и займись, Христофор Антонович, ты администратор знающий! Людей должных привлеки и планы разработайте детальные. И мне на рассмотрение подавайте не мешкая!

— Выполню, ваше величество! А с гвардией решить вопрос просто — раз кадетские корпуса офицеров готовить будут, то нет нужды в ней дворян солдатами держать. Синекура это — ничему толком не учатся, только передние в домах вельмож занимают. Гренадерские роты из инфантерии нашей в гвардию перевести, и солдат, тех, кто медали за прошлую войну с прусским королем Фридрихом получил.

— Разумно, ничего не скажешь, — Иван Антонович мысленно вздохнул — фельдмаршал Миних сам выбрал тот вариант, к которому и он склонялся. Тут просто не надо навязывать своего решения, и отдача от подчиненных, если ими разумно руководить и не ущемлять инициативу, сразу будет значимой. Хотя, может быть, старик просто подыграл ему — хоть годами за восемьдесят, но маразма не наблюдается, мыслью проворен.