Марина Ноймайер - Под знаком Льва [litres]

Я невольно сжимаю руки в кулаки, слушая, что продолжает говорить ей Томмазо:

– Я бы никогда не отнял у тебя свободу. Я влюбился в женщину, которой ты являешься, и вовсе не требую от тебя измениться, но я понимаю, что выйти замуж за ремесленника…

На мое плечо внезапно опускается чья-то рука, заставляя невольно вздрогнуть. Оглянувшись, я понимаю, что это всего лишь Анджело, с болезненным видом глядящий на дверь, у которой я остановилась.

– Пойдем со мной. – Он поджимает губы и тянет в сторону своих покоев.

Я следую за ним как зачарованная, все еще ошеломленная услышанным. В любое другое время я бы сгорала от любопытства поскорее войти в комнату Анджело, но сейчас чувствую себя оглушенной, пересекая ярко обставленную гостиную к высокому окну, где тут же опускаюсь на подоконник.

– Это было… душераздирающе… – бормочу я. – В плохом смысле.

Анджело грустно вздыхает:

– Она любит его, я знаю это наверняка. И все же не может так просто отказаться от своей великолепной жизни, чтобы отправиться за ним в Венецию в роли жены. Цена слишком высока, понимаешь? Свобода – это все, чего она когда-либо хотела.

Я закусываю дрожащую нижнюю губу.

– Почему Галатея такая?

Анджело задумчиво смотрит на меня и, кажется, размышляет, стоит ли мне об этом рассказывать.

– Ее жизнь никогда не была легкой, как ты, наверное, уже догадалась. Она была незаконнорожденной дочерью конюха и никогда не знала своего отца, а ее мать умерла рано, после чего Галатея каким-то образом перешла во владение крестьянина, на ферме которого родилась. Когда ей было десять, он обменял ее на коз, и она переехала в усадьбу недалеко от Милана. Там ее впервые совратил мужчина, а в двенадцать лет она оттуда сбежала, оказавшись в результате проституткой на улицах Милана. Она не знала ничего, кроме страданий, голода и побоев. С ней обращались хуже, чем с собакой, и не было никого, кто бы о ней искренне заботился. Все это оставило глубокий след, сделав ее той, кем она является. Другая женщина, вероятно, никогда бы не добилась того, что получилось у нее. Галатея вращается в самых высоких кругах города, выбирает себе влиятельных покровителей и имеет все, что душе угодно.

– Но Томмазо получить не может… – вмешиваюсь я.

– Если бы она ничего не чувствовала к нему, то не была бы так несчастна. После последней ссоры она была вне себя, но теперь я еще лучше понимаю, почему она не хочет или не может отказаться от своей жизни ради него.

Между нами растекается гнетущее молчание, где-то рядом хлопает дверь – уверена, это уходит Томмазо. Я уже порываюсь броситься вон из комнаты, чтобы утешить Галатею, но Анджело качает головой.

– Поверь, ей сейчас стоит побыть в одиночестве. В прошлый раз была рядовая ссора, она даже в какой-то мере наслаждалась своим гневом: такие вспышки дают ей ощущение, что она все еще жива. Но сегодня был переломный момент. Ей нужно время, чтобы зализать свои раны, и кто знает, к какому решению она придет…

И действительно, из комнат Галатеи ничего не слышно, никаких яростных воплей, которые встревожили меня в прошлый раз, и это пугает гораздо больше, чем безумие.

– Галатее и Лео стоило бы показаться психологу, чтобы проработать свой страх перед отношениями, – фыркаю я, закатывая глаза.

Анджело хмурится:

– Что такое психолог?

С тех пор как я узнала, что он тоже путешественник во времени и понимает мою ситуацию, я стала менее осторожной, но он все еще человек восемнадцатого века и не знает многих современных терминов.

– Врач моего времени, который заботится о ментальном здоровье.

Анджело смакует новое слово на языке, но похоже, все еще не особенно понимает его значение.

– А из какого времени родом ты? – спрашивает он, сверкая глазами. На мгновение я колеблюсь, но считаю справедливым рассказать ему что-то личное в ответ.

– Из две тысячи восемнадцатого.

– После Рождества Христова?

– Да.

Анджело заметно бледнеет.

– Это… очень далеко… А что… Нет, лучше ничего не рассказывай мне о своем времени!

Он напряженно улыбается, и я почти вижу его ужас от мысли о столь далеком будущем.

– По крайней мере, это успокаивает: мир не рухнет в ближайшее время. Было достаточно проповедников, обещавших страшный суд уже в этом году.

Я только отмахиваюсь:

– Такие шарлатаны всегда найдутся. Шесть лет назад многие люди моего времени ожидали погибель мира из-за таинственного календаря инков, и угадай, что произошло? Ничего.

Анджело качает головой, заметно расслабляясь.

– Ты правда с самого начала понял, кто я такая? – с любопытством спрашиваю я, вспоминая, как он говорил о том, что может чувствовать присутствие Люция. Значит, он мог почувствовать и меня? Или меня выдало что-то другое?

– Честно говоря, нет. Я вообще не ожидал, что существуют другие путешественники во времени, кроме меня. Но у меня было какое-то странное предчувствие на твой счет, и, вероятно, я догадывался, что ты не принадлежишь этому времени. Хоть ты удивительно хорошо приспосабливаешься, иногда все же ты вела себя так странно, что мы невольно задумывались о том, что ты, должно быть, пришла издалека.

– Мы? – уточняю я, слегка склонив голову.

– А ты думаешь, почему весь дом так странно таращился на тебя? Неужели не заметила?

Я киваю, принимая его аргументы. Да, это вполне похоже на правду. В эту секунду дверь распахивается, и в комнату заходит Галатея, я оказываюсь более чем удивлена, увидев ее здесь. После драматичного разговора, который я подслушала, и рекомендации Анджело оставить ее в покое я не ожидала увидеть хозяйку дома в ближайшее время. Но она входит в комнату, и ее глаза горят бешеной решимостью. Видимо, она очень быстро пришла к решению не убиваться по Томмазо, а снова взять жизнь в свои руки.

– Мужчины, – фыркает она. – Тупые и упрямые, как ослы! – Ее взгляд падает на Анджело. – Прости, мой дорогой!

– Знаешь, я склонен с тобой согласиться, – смешливо говорит он, но закатывает глаза, когда она поворачивается к нему спиной.

– Мне пришлось вышвырнуть одного барана, который настойчиво требовал тебя, Розали! – возбужденно кричит она мне.

Я удивленно поднимаю брови:

– Меня?

– Он хотел тебя видеть и не собирался уходить, пока слуги буквально его не вытолкали! Я ведь обещала никого к тебе не подпускать. – Она как грозная мама-львица, защищающая своего малыша.

Прежде чем я успеваю спросить, кто так настойчиво требовал моего внимания, я слышу стук в стекло позади себя и, испуганная, бегу проверить. Неужели в окно ударилась какая-то птица? Мы ведь на первом этаже… Однако добравшись до окна, я вижу вполне себе человеческую руку, стучащую по стеклу, и темную макушку, выглядывающую через край подоконника. Я без раздумий берусь за ручку и распахиваю окно, безмолвно наблюдая за тем, как пара ладоней хватается за раму, а в следующее мгновение Лео с натужным стоном переваливается через подоконник. Его щеки красные от напряжения, когда он мрачно оглядывает комнату.