Павел Кольцов - Чем я хуже?

Полная врачиха, продолжая держать трубку возле уха, снова принялась изучать бумаги Нефедова.

— Ало! Палыч? Не узнаешь? Богатой буду. Зинаида из санчасти. Да. Нефедов тут твой ко мне подошел. Не знаю, что с ним и делать. Понимаешь, по той выписке, что ему в больнице выдали, у меня нет оснований ему больничный лист оформлять. Физически он здоров. Отмечают только амнезию. Причем, странную какую-то амнезию. Забыл только своих знакомых и свою жизнь. А, допустим, арифметику, помнит. Как автомобиль водить — забыл, а прочитанные книги, сам сказал: помнит. В больнице, конечно, молодцы. С себя всю ответственность сняли, а мне рекомендуют дать ему отдохнуть. Еще и путевку в здравницу рекомендуют по профсоюзной линии выделить. На каком основании я его от работы освобожу? Хорошо, жду.

Врачиха положила трубку:

— Сейчас, милок, Палыч подскочит. С ним и решим, что с тобой делать.

Минут через пятнадцать белая дверь кабинета резко распахнулась и впустила невысокого кругленького мужичка в грязной спецовке поверх полувоенных бридж, заправленных в испачканные черным маслом сапоги. Нагрудные карманы спецовки оттопыривались какими-то бумагами, авторучками, карандашами и прочими крайне необходимыми ему в руководящем процессе вещами.

— Ну, что, Сашка, живой — резвым колобком подкатился он к «Сашке» и крепко пожал ему руку. — Здорово, Зин, — кивнул, улыбнувшись полной врачихе. Потом схватил еще один стул и со стуком бросил его к столу напротив своего шофера. Сел, как упал.

— Так что, Зинаида, у тебя, я понял, нет оснований выписывать ему больничный?

— Нет.

— А ты, Сашка, я понял, забыл, как водить полуторку. Так?

— Так. Забыл. Я и вас не помню. Догадываюсь, конечно, что вы — начальник транспортного цеха по фамилии Торяник, которого все уважают и называют «Палычем». Но, не помню. Я и жену свою Клаву не узнал, когда она в больницу ко мне пришла. И Кольку Гурина, с которым, как он сам рассказал, я много лет дружил еще в колонии. И соседей по квартире. Я даже не помню, как примусом пользоваться и бритвой бриться. Слово примус помню, понимаю, что оно обозначает, а как им пользоваться — нет.

— Да-а, Сашка, странная у тебя какая-то потеря памяти получается… Тут помнишь, тут не помнишь…

— Психиатр, который приезжал в больницу меня обследовать, тоже удивлялся. Но сказал, что психика человека изучена не до конца и всякое, мол, бывает. Там, — «Сашка» кивнул на бумаги перед врачихой, — и его заключение есть, мне его отдали. Гляньте сами.

— Ну-ка, Зина, дай-ка я сам все прочту. Что там твои коллеги насочиняли? Да-а уж, — протянул через время ознакомившись. — Перестраховались. Свои задницы в белых халатах прикрыли, а вы теперь на заводе сами разбирайтесь. С одной стороны, в больнице на казенных харчах держать смысла нет: здоров! А с другой стороны, рекомендуем санаторный отдых для лучшего восстановления памяти… Да еще и за баранку запрещают пускать без переэкзаменовки…

— Слушай, Нефедов, — обратилась к Алексею Валентиновичу, хитро прищурившись, врачиха, — что-то я смотрю: бледный ты какой-то. Наверное, голова у тебя после сотрясения мозга все еще кружится, слабость во всем теле… Так?

Алексей Валентинович удивленно вытаращился на нее, потом повернул голову на внезапно раскашлявшегося Палыча. Палыч натужно кхыкал в кулак, усиленно моргал глазами и кивал.

— А! — дошло до «Нефедова». — Правильно вы говорите, Зинаида, не знаю, как по батюшке. Сразу чувствуется опытный врач. И голова у меня кружится, еле на завод доехал, и слабость во всем теле, и, вот, гляньте, — руки трусятся, — он поднял обе руки над столом и стал ими усиленно трясти.

— Ну, что ж, Палыч, — удовлетворенно кивнула врачиха, — такого шофера в рейс выпускать — ну никак не возможно. Даже преступно. На неделю я ему больничный оформлю. Какое сегодня число? Девятнадцатое? Вот с 19 по 25 включительно. Больше — извини. Дальше, сам что-нибудь придумай. Он у тебя в этом году тарифный отпуск уже отгулял?

— Вроде, нет. Он, по-моему, на осень записан. То ли на октябрь, то ли на ноябрь.

— Так отправь его в отпуск сразу после больничного, с 26-го августа. Сможешь?

— А как же. Не проблема. Сделаем. Неделя отпуска ему по любому причитается. А месяцем раньше — месяцем позже… Перенесем. Я договорюсь.

— Вот. А за две недели, глядишь, и память к парню начнет возвращаться. Правда, выполнить рекомендацию по санаторному лечению не получится: насколько я знаю, все лимиты в профсоюзе на август и даже на сентябрь вычерпаны до дна.

— Со здравницей, да — не получится. Что поделаешь? Слушай, Саня, а через две недели за баранку сесть сможешь? — спросил Палыч.

— Не знаю, — передернул широкими плечами «Саня», — может, и вспомню, как. А нет — заново научусь. У меня в голове сейчас пустота какая-то, но зато запоминаю я все быстро. Думаю, Колька меня подучить сможет. Мне Клава, жена, его слова передавала.

— Ладно, — хлопнул по столу узкой, не вязавшейся с его округлостью ладошкой Палыч. — Решено! Ты, Зинаида, оформляешь неделю больничного, я — неделю отпуска. Это как по числам получается? С 19 по 25 и с 26 по 1 сентября. Значит, Саня, раньше 2 сентября на заводе не появляйся. Отдыхай себе спокойно и выздоравливай. А нет, погоди! Аванс ты уже получил, получка только пятого сентября будет. А отпускные? Тебе ведь отпускные полагаются. Давай так, чтобы тебе лишний раз на завод не ехать, я за тебя их сам получу и твоей Клаве передам. Устраивает?

— Еще бы, — расплылся в белозубой улыбке «Саня». — Не знаю даже, как вас благодарить. И вас, Зинаида, тоже.

— Да чего уж там, — махнул рукой Палыч. — Ну, чего расселся, как у тещи на именинах? Пошли. Проведу тебя чуток до проходной.

— А где Настя? — спросил «Нефедов», выйдя в пустой коридор, — Она собиралась меня здесь подождать.

— А зачем тебе Настя? — в свою очередь удивился Палыч. — Чего ей тебя ждать? Я ее в цех погнал. Ей работать надо. Признала тебя на проходной, от перебдительных идиотов-охранников освободила и — работать.

— Ну, да, — кивнул «Нефедов», — все правильно.

— Слушай, — вскинув руку, глянул на часы Палыч, — уже начало первого. Ты как, насчет, пообедать? Пока перерыв не начался, и оголодавшие работяги тараканами не набежали.

— А что, — довольно встрепенулся «Нефедов» — я действительно проголодался. Пойдемте.

И они пошли. Опять какими-то, очевидно, спрямляющими дорогу узкими захламленными проходами. В одном из безлюдных проходов идущий впереди Палыч остановился, обернулся и узкой ладошкой в широкую грудь остановил своего здоровяка-шофера.

— Постой, Сашка, постой, не спеши, — начальственно похлопал он по его груди и тихо спросил: — скажи мне, только честно. Ты и впрямь память потерял или тебе нужно, чтобы так считали? Ты ведь меня хорошо знаешь, знаешь, что я своих не сдаю. Дальше меня твои слова не уйдут. Я просто знать хочу.