Павел Кольцов - Чем я хуже?

Не подходя метров десяти, вокруг действительно стали собираться любопытные, радуясь бесплатному представлению. Милиционер покраснел, убрал руку от так и не расстегнутой кобуры и, уже явно жалел, что проявил излишнюю бдительность.

— Я вам документы не отдам, — похлопал он себя по карману гимнастерки.

— Да, пожалуйста, — ухмыльнулся Алексей Валентинович. — Я, как к себе домой приду — сей момент расскажу все своему соседу. Он сделает только один звонок (Алексей Валентинович проиллюстрировал количество звонков вытянутым вверх крупным указательным пальцем с ногтем в черной каемке). И ты мне, служивый, их сам в зубах, как собака палку на команду апорт, на четвереньках принесешь с тысячей извинений.

— А кто у вас сосед? — спросил милиционер, не отреагировавший на «собаку с палкой».

— Кто? А кто надо у меня сосед! Когда тебя твое же начальство продерет в одно неприличное к упоминанию в культурном обществе, особенно женском, но каждому живому человеческому организму необходимое место с крупным кварцевым песочком, тогда и узнаешь. Прямо этим местом сразу и почувствуешь. Потом до-олго сидеть без стона и горьких слез не сможешь. В туалет каждый раз будешь ходить с таким же удовольствием, как Достоевский на каторгу.

Ситуация для милиционера получалась патовая: ни вперед, ни назад, ни на месте.

— Что за шум, а драки нет? Р-разойдись граждане! — к месту перепалки, раздвигая плечами и свободной рукой зевак, подошел еще один молоденький среднего роста худенький милиционер с пустыми петлицами без нашивок — только одинокий эмалевый герб скучал на каждой. В другой руке улыбающийся милиционер держал мороженое, зажатое между двух вафель. Подтаявшее мороженое периодически теряло капли на утоптанную землю аллеи.

— Товарищ отделенный командир, что тут у вас? — спросил он, не переставая жизнерадостно улыбаться.

— Да вот, Денисюк, личность подозрительная имеется. Читает газеты недельной давности, меня каким-то Гегелем стращает, говорит совершенно непонятно. Надо бы его в отделение доставить — разобраться.

— Этот, что ли? — кивнул на Алексея Валентиновича жизнерадостный Денисюк и с откровенно написанным на лице удовольствием слизнул снизу тающее мороженное.

— Этот.

— А документов у него нет?

— Почему нет? Есть. Тут они, — похлопал себя по карману гимнастерки отделенный.

— А разрешите мне, товарищ командир, на них взглянуть, — попросил своего начальника Денисюк.

— А чего ж, смотри, — отделенный протянул ему пропуск и удостоверение. — Мне не жалко.

— Ну, правильно, — засмеялся жизнерадостный Денисюк, — а я смотрю: внешность вроде знакомая. Сашка, Нефедов! Не узнаешь?

— Нет, — покачал головой «Сашка». — Не узнаю. Я уже объяснял вашему товарищу отделенному командиру милиции, что я при автомобильной аварии головой сильно ударился (показал на забинтованный лоб) и потерял память. Я свою жену и то не узнал, когда она ко мне в больницу пришла. И друга своего, и начальника по работе. И вас, товарищ милиционер, извините, что-то не припоминаю.

— В колонии мы с тобой вместе перевоспитывались, в Куряжской. Только я в младшем отряде был. Но мы с тобой часто виделись.

— В колонии? Так и друг мой, которого я не узнал, оттуда же. Коля Гурин.

— Как же, — обрадовался милиционер, — лучший твой друг, не разлей вода. Рыжий такой, конопатый. Помню-помню.

— Так что, Денисюк, — встрял в разговор бдительный отделенный командир милиции, — опознаешь гражданина? Ручаешься за него?

— Опознаю, — кивнул Денисюк, шумно втягивая все сильнее капающее между вафель мороженое, — а ручаться я в чем должен? Что это Александр Нефедов — подтверждаю. А что еще?

— Ладно, отдай товарищу Нефедову его документы, — с облегчением вышел из тупиковой ситуации отделенный. — И перестань, наконец, плямкать мороженым! — сорвал он на своем подчиненном накопившееся раздражение. — Ты на дежурстве или как? Ты советский милиционер или где? Пошли!

— Граждане, — крикнул неугомонный улыбающийся Денисюк, — расходитесь! Кина сегодня не будет! Хотя, спешу вас успокоить: у кинщика со здоровьем все в порядке.

И милиционеры, радуя глаз отдыхающей в парке публики своими белыми летними гимнастерками и фетровыми шлемами, степенно двинулись дальше по аллее: продолжать блюсти общественный порядок в месте проведения культурного досуга горожан.

Неожиданное пререкание с бдительной милицией отбило у Алексея Валентиновича всякую охоту отдыхать на лавочке. Он вздохнул, поправил на забинтованной голове мятую кепку, оставил прочитанные газеты на скамейке и пошел к выходу из парка. Зеваки уже разошлись. Домой решил идти пешком. Что тут идти? Полчаса, не больше. По дороге зашел на почту. Очереди не было. Он расспросил у кругленькой с большими ласковыми карими глазами молодой почтальонши то, что его интересовало, и купил полдесятка конвертов с марками и пачкой бумаги для писем в придачу.

Поднимаясь по лестнице своего подъезда, Алексей Валентинович повстречал на втором этаже худенького невысокого светловолосого парнишку лет двадцати, выходящего из квартиры профессора Лебедева. Глаза у парня были грустные, лоб нахмурен.

— Здравствуй, — на всякий случай поздоровался с ним Алексей Валентинович, справедливо полагая, что этот парень был знаком с Нефедовым.

— Здравствуй, — слегка запнувшись, ответил хмурый парень. Максимов белозубо улыбнулся и протянул парню широкую ладонь. Парень явно удивился, но осторожно ответил на рукопожатие.

— Слушай, — сказал ему Алексей Валентинович, — ты меня извини, если что. Я позавчера в автомобильную аварию попал. Головой ударился, — он показал на выглядывающий из-под кепки бинт, — и потерял память. Так что, как тебя зовут — не помню. Я и жену свою, Клаву, забыл. И вообще всех знакомых людей — тоже. Просто смотрю, ты в квартире под нами живешь, думаю, мы с тобой знакомы.

— Так ты меня не помнишь?

— Совершенно.

— И что между нами было?

— Я ж говорю: нет.

— Тогда ясно, почему ты со мной здороваешься.

— А что, между нами терки были?

— Чего? Какие терки?

— Ну, споры. Пререкания.

— А. Ну, можно это назвать и спорами, и пререканиями.

— Просвети, если хочешь.

— Могу и просветить. Вкратце. Только ты мне сначала скажи, ты в курсе, что моего отца этой ночью забрали?

— В курсе, — кивнул Алексей Валентинович, убрав с лица улыбку и придав выражению строгости. — Мы с Клавой ночью слышали. Не знали только, его одного взяли или и тебя с матерью.

— Его одного. Но со мной, возможно, тоже теперь опасно общаться. Вот стоим с тобой сейчас на лестнице, разговариваем. А кто-то из соседей заметит и сообщит, куда надо . Об этом не подумал? Тогда ведь и у тебя могут быть неприятности.