Павел Кольцов - Чем я хуже?

— Здравствуйте, — осторожно поздоровался «Нефедов».

— Здоров! Ты куда направляешься в рабочее время?

— Домой, — передернул плечами, — в отпуске я.

— А. Понял, — кивнул Чистяков, — я сейчас в Госпром еду, могу тебя подвезти поближе. А там ты уже и пешком дойдешь. Трамвая в это время долго можно ждать. Пересменка в депо.

— С удовольствием, — согласился «Нефедов» и уселся на переднее пассажирское сиденье. — А почему вы сами за рулем, без шофера? — зачем-то полюбопытствовал он.

Чистяков удивленно на него посмотрел, трогаясь с места, очевидно, прежний Нефедов не должен был это спрашивать.

— Извините, Григорий Порфирьевич, — стал объяснять уже пожалевший о своем вопросе «Нефедов», — я просто десять дней назад попал в аварию. Вот, видите, — он приподнял со лба чуб, — как раз ездил в заводскую санчасть — швы снимать. Так-то ничего, обошлось: руки, ноги и прочие кости целы; но, от сотрясения мозга, я память потерял. Очень многого теперь не помню. Как вас зовут — помню, что вы инженер — тоже, а почему сами за рулем — забыл. Потому и спросил.

— А-а, — кивнул Чистяков, — ясно. Тогда я тебе напомню. Я уже несколько лет, как удостоверение шофера-любителя получил. Нравится мне это дело — самому баранку крутить. Э-эх! Так почему бы не совмещать приятное с полезным? Машина заводская, все согласовано на директорском уровне: когда нужно — беру и сам еду по заводским делам. Зачем еще и шофера для этого отвлекать?

— И то верно, — согласился «Нефедов». — И вам удовольствие и заводу экономия.

— Как там Клава, — сменил тему Чистяков, — в институт собирается?

— Собирается, — кивнул «Нефедов», с грустью подумав, что, по всей видимости, ей института в ближайшие годы не видать.

— Привет ей от меня передавай.

— Обязательно.

— И пожелание: чтобы училась только на отлично!

— И это передам, — помимо воли печально вздохнул «Нефедов».

— Ты чего, Саша? — повернул к нему голову Чистяков.

— Да, так… — отвернулся от него в окно «Саша».

— С Клавой поругались?

— Да нет… Послушайте, — внезапно, как в омут с головой, решился Алексей Валентинович, — мне очень нужно с вами серьезно поговорить. Вы бы не могли выделить мне хотя бы полчаса?

— О чем? — встревожился совершенно непонятной просьбе мало ему знакомого шофера, Клавиного супруга, инженер.

— На ходу не получится, — покачал головой «Нефедов». — Лучше всего — где-нибудь остановиться и спокойно побеседовать. И желательно, чтобы мы не привлекали ничьего внимания. Особенно людей, которые знают вас или меня.

— Загадками говоришь, Саша. Загадками. Прямо какой-то шпионский роман получается, — Чистяков посмотрел на часы. — Ладно. Полчаса я выкроить сумею. Время у меня есть. Давай поговорим.

Дальше они ехали молча. Миновав площадь Руднева, Чистяков свернул вправо на узкую боковую улочку, покрытую разбитой и частично утонувшей в засохшей грязи брусчаткой, отъехал метров триста от проспекта Сталина и, остановившись в тени четырехэтажного дома, заглушил двигатель:

— Говори.

— Григорий Порфирьевич, а вы меня хорошо знаете? Давно?

Чистяков повернулся к «Нефедову», какое-то время молча смотрел на него и ответил:

— Клава меня с тобой познакомила. Когда вы уже поженились. Но сказать, что я тебя знаю достаточно хорошо, не могу.

— А мы с вами часто общались? Как человека вы меня хорошо знаете? Я имею ввиду мой характер, мой интеллект, мой разум, мой культурный уровень вам знакомы?

— Да нет. Я только с Клавой общался. И на работе, и когда ее к институту готовил. С тобой, Саша, можно сказать, просто здоровались при встрече. А встречались мы нечасто. Что ты за человек — я не знаю. Извини.

— Ясно. А в необъяснимые чудеса вы верите?

— Что ты имеешь в виду? Какие такие чудеса?

— Когда я всем рассказываю, что потерял память — это правда, но не вся, точнее даже совсем неправда. В это трудно поверить, но здесь, — «Саша» постучал себя согнутым пальцем по покрытому свежими шрамами лбу, — не Нефедов. Не знаю, каким образом, но при автомобильной аварии в голове Нефедова произошла полная замена разума. В ней сейчас разум уже не его, а мой . Разум человека из 2012 года. Я тоже ехал на машине, совсем другой машине в своем 2012 году и тоже в Харькове. И на том же самом месте, где и Нефедов, попал в аварию. Число и месяц — те же. Потерял сознание — очнулся: тело чужое, город тот же — Харьков, но год — 1939-й. Я понимаю, что это звучит совершенно дико и не правдоподобно. Даже фантастично. Вы в полном вправе считать, что я или сумасшедший, или, зачем-то, шучу, или — это какой-то заговор против вас со стороны, допустим, НКВД или иностранной разведки. Но я все же попробую вас убедить, что говорю правду.

— Саша, можно мне продолжать вас так называть? («Саша» кивнул). А зачем вы это мне рассказываете? Если вы сами в это верите — вам, уверен, лучше обратиться в соответствующие органы. Или к врачам. Пусть они и разбираются.

— Думаете, они мне поверят?

— Кто знает? — пожал плечами Чистяков. — Возможно, вы сможете это чем-то доказать. Но я-то к этой вашей странной истории каким, собственно говоря, боком? С чего вы взяли, что я могу вам поверить?

— Сейчас объясню. Только вы меня, пожалуйста, не перебивайте. Дайте рассказать до конца. Я (я сейчас говорю о разуме в этом, — он ткнул себя в грудь обеими руками, — теле) не просто человек из двадцать первого века. Я, Григорий Порфирьевич, ваш непосредственный потомок, ваш родной внук. Вот такое, плюс ко всему, интересное совпадение у меня с вами получилось. Прямо как в фантастическом фильме или романе. (Нахмурившийся Чистяков молча смотрел ему в глаза и терпеливо ждал продолжения). Для начала, давайте я вам немного расскажу о прошлом вашей (и моей) семьи то, что Нефедов, муж Клавы и простой шофер на вашем заводе, знать вряд ли мог, разве что, он работает или на наши доблестные органы или на иностранную разведку. Во всяком случае, версия о моем сумасшествии или шутке у вас после моего рассказа отпадет точно. Да, предупреждаю: частично мои сведения вполне могут быть в некоторых мелких деталях и ошибочны. Что-то я в детстве случайно подчерпнул из разговоров взрослых, когда не обращал на это внимания (запоминалось мимоходом); что-то, мне в поздние годы рассказывала бабушка (ваша жена); что-то, уже под старость, и моя мама (одна из ваших близняшек). Так вот. Ваш отец, мой прадед, Порфирий Григорьевич вышел из небедной семьи среднего достатка, до революции владел небольшим захудалым поместьем в Самарской губернии где-то возле посада Мелекесс. Учился в Харьковском ветеринарном институте. После его окончания занимался в основном лошадьми. Какое-то время жил в Казахстане. Я помню в семейном альбоме его фотографию с газетой возле самовара и надписью: Акмолинск 1909 г. Запомнилась мне и его фотография с пустыми (без звездочек) капитанскими погонами и надписью: Юго-Западный фронт 1915 г. Его сестра, Екатерина, пела в опере, после революции оказалась с мужем в Париже. Ваша мама, моя прабабушка, Аграфена Михайловна, тоже из довольно небедной семьи. Их было четыре сестры (сама Аграфена, Анна, Раиса, Софья) и брат Саша (после Гражданской войны — сапожник-кустарь в Мелитополе, сейчас — не знаю). Ваша мама владела до революции портняжной мастерской в Харькове, а у одной из ее сестер, по-моему, Анны, было две шляпных мастерских, одна — в Харькове, другая — в Ялте. В моем детстве рассказывали, что она даже шила шляпки на какое-то празднование для кого-то из императорской семьи, то ли на 300-летие дома Романовых, то ли, на коронацию царя Николая. Еще мне рассказывали, что Аграфена случайно повстречалась на прогулке в Ливадийском парке с самим Николаем II, и Его Величество вполне доброжелательно с ней поздоровался, как обычный вежливый господин с незнакомой дамой. Она этим сильно гордилась даже в советское время. Вашим родителям удалось сохранить какое-то количество ценностей из прошлой жизни. Кое-что дошло даже до меня: золотые царские червонцы и пятерки; брильянтовое колье в платине; платиновые часы в мелких брильянтах, которые, изменяя крепления, можно носить и на шее, и на руке; золотой лорнет, усыпанный мелкими самоцветами; серебряный портсигар с золотой вставкой и сапфиром; платиновый перстень тоже с крупным сапфиром и мелкими брильянтами; два ожерелья из крупного жемчуга. Дальше. Был у вас (или до сих пор есть) старший брат. Он как и вы окончил Харьковский технологический институт. До меня дошел его студенческий билет, выданный в 18-ом году. Там присутствует его фото в профиль, где он совершенно на вас не похож. Я так понял, он был (или есть) светловолосым. Когда деникинцы в 19-ом году вступили в Харьков, Василий по мобилизации был призван в их армию. Благодаря хорошему знанию техники он попал водителем на броневик. Когда же белогвардейцы покатились обратно на юг, Василий добровольно ушел с ними, хотя имел возможность (и вы ему это, вроде бы, советовали) спрятаться в городе и остаться. Воевал. Ваша мама тоже уезжала с отступающими белыми, добралась до Крыма и жила у сестры в Ялте. Там же в Ялте к ним прибился дезертировавший из армии еще в Таврийских степях Василий и какое-то время они были вместе. Потом он снова вступил в армию, уже к барону Врангелю. В этот раз воевал уже на танке. Был ранен и после выздоровления вроде бы ему удалось уехать на пароходе в Турцию еще до всеобщей эвакуации. Там его следы затерялись. Ваш папа после развала царской армии вернулся в Харьков и лечил лошадей. И при красных, и при белых. Почему его никто не мобилизовал к себе в армию — не знаю. Перейдем к вашей жене, а моей бабушке, Ирине Эмильевне. Ее семью до революции тоже бедной не называли, но были они попроще и менее культурные: дед держал мельницу в селе под Шосткой, а сейчас (в детстве я видел справку, датированную тридцать каким-то годом, числится сторожем на кинопленочной фабрике). У бабушки три сестры и три брата. Она тоже училась в Технологическом институте, где вы с ней собственно и познакомились. В Гражданскую кроме учебы в институте она числилась санитаркой в госпитале у красных. Я видел выданные ей по такому случаю справки на тетрадном листике в линейку с просьбой не реквизировать в ее квартире личные вещи и не уплотнять. В 38-м она вступила в партию. Сейчас руководит, по-моему, строительным отделом в Госпроме. Одна из ее сестер, Анастасия, в 20-х годах работала с мужем в Китае на КВЖД. Когда вернулись — мужа арестовали, и он пропал без вести в дебрях НКВД. Анастасия с сыном сейчас, по-моему, живут в Москве. Но интересна другая ее сестра, Элеонора, та, что сейчас в Киеве. Точнее не она сама, а ее муж. Точно я его фамилию не помню, Элеонора потом вернулась к своей девичьей, но что-то связанное с корчмой: или Корчмарь, или Шинкарь. Так вот, этот Элеонорин муж входил одно время в украинское правительство Центральной Рады и занимал там какой-то большой военный пост. Он вроде бы даже возглавлял оборону Киева от красных и, как мне рассказывали, чуть ли не за его подписью Петлюра был назначен войсковым атаманом. Потом он с Петлюрой рассорился и перешел в Красную Армию, а, в конце концов, то ли погиб в бою, то ли сбежал в Европу. За второй вариант говорит слух, что его там после войны кто-то встречал. Ну, а вы сами в Гражданскую, кажется, оставались в Харькове при всех сменах власти. Окончили институт, женились против воли родителей. Сейчас являетесь руководителем среднего звена в конструкторском бюро на нашем заводе. Занимаетесь разработкой одного из перспективных новых танков: А-20 или Т-32, у которых главный конструктор — Кошкин. Больше ничего интересного о вас до сегодняшнего дня я не знаю. Интересное было потом, но оно еще не наступило и теперь неизвестно, наступит ли.