Александр Михайловский - Мир до начала времен [СИ]

Первые две волны мобилизации, охватившие мужчин в возрасте до тридцати лет, прошли для империи Романовых относительно безболезненно, а вот когда на фронт потянули обременённых хозяйством бородачей старших возрастов, не желающих воевать – тогда-то земля под царской Россией и зашаталась. Это именно они в семнадцатом году мутным потоком рванули с фронта по домам, увлекая за собой остальных. Но в особых пехотных полках «бородачей» нет, тут все люди молодые и более-менее вменяемые.

Хотя большая часть из новоприбывших – люди семейные, и потому рвется к родным хатам и женкам. Но им уже внятно сказали чистым русским языком, что для своих родных они все равно что умерли, погибли на фронте – и теперь по этому поводу в крестьянских головах шло тихое брожение. Громко бродить мужички опасались, ибо для этого им не хватало критической массы, а местные власти отнюдь не выглядели травоядными толстовцами. Да, их приняли со всем пониманием, но при первых признаках бузы и неподчинения рука ни у кого не дрогнет. Голову отрубят, не моргнув глазом, и не посмотрят, что свои. С другой стороны – баня, кормежка от пуза, ночевка в казарме для холостяков на мужской стороне, в другой части которой обитают незамужние бабы и девицы кланов Лани, Волка и Тюленя, настраивают на благодушный лад. Жизнь-то продолжается, и опосля бани этот факт ощутимей всего.

И именно по этому поводу был собран Большой Совет, на который пригласили не только подпоручика Котова и подпрапорщика Михеева, но старшего унтера Пирогова, как человека многоопытного и глубоко практичного. Младших унтеров звать не стали, ибо они ничем не выделялись из общей массы. Кстати, старшему унтеру это приглашение чрезвычайно польстило, и в тоже время настроило на деловой лад. Митинговую стихию, когда ораторы пытаются взять горлом, он не уважал, но спокойный разговор в кругу понимающих людей считал явлением вполне приемлемым.

– Итак, товарищи, – сказал Андрей Викторович, открывая заседание, – нашего полку прибыло. Но только непонятно, сможем ли мы ужиться с этими людьми в клане Прогрессоров. Доктор Блохин и старший сержант Седов – это полностью наши люди, а вот по поводу новоприбывших имеются сомнения, даже несмотря на то, что мы говорим с ними на одном языке. Не хватает в них чего-то необходимого, какой-то последней закалки огнем, водой и медными трубами, но при этом создавать второй русский клан мне кажется перебором.

– А Александр Шмидт тебе кажется своим, или он тоже чужой? – с интересом спросил Сергей Петрович.

– Александр как раз таки свой, – ответил главный военный вождь, – наверное, потому, что не побоялся рискнуть положить живот за други своя. А на этих я смотрю – и вижу, что не верят они ни во что. Случись критический момент, могут опустить руки и отойти в сторону, отчего враг получит возможность ударить нам в спину.

– А во что нам верить, господа? – сложив руки на столе, сказал подпоручик Котов. – В доброго царя-батюшку, которого свергли лихие люди, или в громогласнейшего болтуна Александра Керенского – паяца, взлетевшего над толпой?

– Причем лихие люди, свергшие царя были из его же собственного окружения, подпевалы и подхалимы, – тихо добавил Сергей Петрович. – Так называемая Февральская революция, по сути, была верхушечным переворотом, имеющим главной целью дать неограниченную свободу крупному капиталу. А все остальное при этом шло побоку, в том числе и интересы Державы, а также народные чаяния.

Вот-вот, – вздохнув, сказал подпоручик Котов, – сказать честно, по поводу государя-императора Николая Александровича у меня и прежде никаких иллюзий не было, но то, что началось после так называемого падения Самодержавия, надолго отбило у меня охоту верить хоть во что-нибудь. У вас тут все по-другому: процветание и железная дисциплина, основанная на всеобщем доверии. И даже зависть берет – неужели и у нас так нельзя было? Истинно народный монарх, к которому подданные испытывают безоговорочное доверие, и страна, сжатая в железный стомиллионный кулак.

– До процветания нам еще далеко, – ответил Сергей Петрович, – потому что живем мы как на лезвии ножа. И еще неизвестно, что нам в следующий раз подбросят в качестве подарка. Быть может, от очередных пришельцев нам придется отбиваться, используя всю доступную мощь, а потом карать всех, кто выжил, невзирая на лица, ибо сюда могут заслать такую дрянь, оставлять которую в живых будет категорически нежелательно. А что касается доверия к нам у людей, то оно имеется потому, что бездельников среди нас нет, и вожди налегают на весло не менее остальных сограждан. Либо мы все вместе выживем и победим, либо все вместе погибнем. Любой, проявивший определенные таланты, способен поднять в нашем обществе, невзирая на свой пол, возраст, время и происхождение.

– У нас очень компактное общество, – добавил Андрей Викторович, – и здесь вожди не имеют других привилегий, кроме права учить людей и возглавлять их в делах. И чтобы избежать уравниловки, неизбежно разрушающей подобные структуры, мы вынуждены исторгать из себя всех, кто не будет тянуть эту лямку точно так же, как и мы сами. Кому многое дано, с того и спрашивать следует много больше. А у вас там, в Российской империи, все было совсем не так. У абсолютного меньшинства было все, но эти люди не делали ничего ради общего блага, а если что-то и делали, то оно шло народу только во вред. У подавляющего большинства – примерно двух третей населения – не было ничего, но на их плечах лежала основная тяжесть трудов во имя государства. И те, что устроили Февральский переворот под демагогическую болтовню о демократии, не сняли, а только усугубили этот диссонанс.

– Да вы, господа, говорите, как настоящие социалисты… – покачал головой подпоручик.

– А мы и есть социалисты, – сказал Сергей Петрович, – только, в отличие от некоторых, призывающих к праведной жизни других, мы начали с себя. И мы не только говорим, но и показываем собственным примером, как надо.

– Народный монарх, обличенный доверием подавляющего числа населения, и страна, сжатая в железный кулак, у России еще впереди, – добавил Андрей Викторович, – но в силу особенностей исторического развития это будет стоить столько крови, что нам страшно даже об этом подумать. Впрочем, для нас этот вопрос не актуален, нам надо думать о том, что творится у нас здесь и сейчас, и о том, что будет завтра и послезавтра. И в силу этого принципа в настоящий момент нам надо решить, что нам делать с группой наших соотечественников, которые пока, к нашему сожалению, не полностью соответствую нашему представлению о том, какими должны быть настоящие русские.

– Вопрос поставлен неправильно, – вздохнула Марина Витальевна, – причем в корне. Вон сидит представитель того самого народа, о котором мы разговариваем с господином поручиком, молчит и мотает на ус. Гавриил Никодимович, а вы что скажете – сможем мы когда-нибудь полагаться на ваших товарищей точно так же, как мы сейчас полагаемся на своих людей?