Марик Лернер - Делай, что можешь [litres]

В смысле арестованный идет мимо него и забирает кастрюлю с тарелками. А что ему на голову надеть с размаху миску секундное дело, не боится. Какой-то край непуганых идиотов. Если так и в тюрьмах, то сбежать – раз плюнуть.

Пока что послушно забираю кастрюлю с черпаком. На крышке три «кирпича» черного хлеба. Еще и миски с ложками неизвестно кем и как мытые, все это держать крайне неудобно.

– Через час зайду заберу.

– Врача бы позвали, – подает идею Лукич. – У того, кажись, рука сломана.

– Полицейский лепила будет только завтра с утра. Подождут.

– А можно чего повкуснее, – подмигивая, достаю два рубля с какой-то мелочью, оставшейся после похода в булочную, и вручаю. Полагаю, еще и останется ему на личные нужды. Кило картошки стоит пять копеек, а говядины – восемьдесят на рынке. Ну, это в пересчете, меня достает вечная необходимость конвертировать съедобное из фунтов в привычную метрическую систему. – На троих.

– Сделаю, господин Жандров, – не пытаясь изобразить возмущение откровенной взяткой, соглашается. – Но здесь – убрать.

Приказ есть приказ. Отволок за ноги, не обращая внимания на слабое сопротивление обоих, к нарам. Отобрал у одного запасную рубашку, у второго штаны, предварительно убедившись, что принадлежат вещи именно им, и тщательно вытер запачканный пол, благо кран имеется, и намочить можно. Я не особо брезгливый, а после регулярной уборки навоза в хлеву и вовсе равнодушен к такому. Подумаешь. Грязные тряпки кинул к параше. Так называется ведро, в которое гадят. Унитазов не предусмотрено, скажите спасибо за наличие воды и возможность помыть руки.

Они так и не приступили к ужину, ожидая. Разлили по мискам и ждут. Не дошло, уважение оказывают или пока кто-то грязь убирает, не положено. Супом это изделие назвать было сложно. Парочка листиков капусты и две жиринки на миску. Все. Ну, хлеб, конечно. На нос по полбуханки черняшки. Липкая и непропеченная масса, грамм триста. Да уж. Не балуют арестованных питанием.

– Может, подождем, пока принесет из трактира?

Взгляд у мальчишки стал тоскливым.

– Да ты кушай! – поспешно сказал. Он явно голодный, и мои булки не насытили. – Потом добавим.

Старик, в отличие от него, поспешно хлебать не стал.

– Лукич, смотрю и недоумеваю. За что здесь, если не секрет?

– Попытка кражи в ювелирном магазине, – с гордостью заявил дед.

– Схватил с прилавка и убежать не сумел?

– Почти. Разбил прилавок, а вот убегать и не пытался.

– Почему? – Такого еще не приходилось слышать.

– Зима, – сказал исчерпывающе.

Видимо, лицо у меня было соответствующее. Тупое.

– Максимум шесть месяцев, учитывая отсутствие судимостей и преклонный возраст. Пока холода, пересижу в теплой камере. В тюрьме кормят лучше. Макароны дают, иногда и с мясом, а не как здесь – помои.

– Ты ж в первый раз или случалось? Откуда про меню подробности?

– В моем возрасте, – слегка усмехаясь, – есть много самых разных знакомых. Вот и вы, Николай, типус очень любопытный. Доводилось слышать фамилию.

Это он слова дежурного на ус намотал. Неужели весь Подольск уже в курсе?

– Врут! – говорю, отмахиваясь. – Все врут.

– Как скажете, – покладисто соглашается.

– Прости, Лукич, – бормочу, когда тот доел, – неужели никого близкого нет, чтоб приютил.

– Судьба, видно, такая, – совершенно спокойно говорит. – Годков мне уже за девяносто. Родился еще в крепостном сословии и, когда свободу дали уже взрослым, женатым был, с детишками. По-разному тогда было, кто и в купцы выбился, да в нашей деревне вышло как бы не хуже. Прежний барин-то человек понимающий, лишнего не драл. В плепорцию. И ему чуток, и нам хватало. А земли у нас скудные, большого урожая не было. Так прежде следил, чтоб деревня не вымерла, а с новым порядком мы должны стали выкупные платить сверх обычного.

Речь у него мало напоминала деревенскую. За местного запросто принять можно.

– Когда наследник обнаружил, что особо много не взять, он продал какому-то чужаку. Тот и вовсе у нас не появлялся. Назначил управляющего. А тот стал воровать, набивая карман, – Лукич аж причмокнул, – да все отписывал хозяину, что взять нечего. А с нас вдвойне выбивал. Потом еще раз продали, и уже новый не тащил все себе, зато за арендованные земли цену задрал. А без них ложись и помирай. Свой участок с гулькин нос. Платили, куда деваться. И все б ничего, мы привычные, да Большой голод пришел.

1891-й? Это ему за шестьдесят стукнуло. Живая история, ага. Кто-то еще помнит давно померших царей.

– Я старый уже был, работать мог, да еды совсем нет. Лишний рот. Ушел кусочничать [16] Просить милостыню. . Половина деревенских, почитай, разбрелась тогда. Ну, кто и сумел зацепиться в городе, другой помер. Мой внук в Подольск аж добежал. На фабрику устроился, до мастера дорос. Женился, детей завел. Меня к себе позвал. Уважал. А потом война. Оба его сына погибли в бою с германцами. Их жены меня не слишком привечали, а сам с благоверной и дочерью от испанки преставились. И остался я опять ни с чем. В родной деревне никому не нужен, а в городе вроде как дом. Только долги какие-то внезапно от внука всплыли. Лжа-то голимая, – сказал с чувством, – я б знал. Не брал он ни у кого. Хорошо жили и так! А эти, – тут прозвучала непечатная фраза, – крючки, семя крапивное, выставили из родного дома. Восемь лет тянул, а сил больше нет. Не переживу зиму на улице. Подают у нас так, что едва кормиться хватит. Скупые люди. Здесь хоть в тепле.

Утешать как-то неуместно, что сказать и с высоты прежнего опыта, не представляю. На мое счастье, в очередной раз лязгнул замок. В отворившуюся дверь дежурный поставил практически не изменившиеся в будущем судки. Контейнеры из жести, вставляющиеся друг в друга, с ручкой.

– Посуду не ломать! – сказал внушительно, скорее для сведения, чем по делу. – Не сдохли? – поинтересовался в адрес побитых. – Значит, терпит до утра.

Нам достался для питания настоящий горячий плов. С рассыпчатым рисом, луком, морковкой, чесноком и приличными кусками говядины. В дополнение куча беляшей с разнообразной начинкой. В татарский трактир, что ли, кого погнал? Подозреваю, стоит это удовольствие раза в два меньше полученного, однако и за то спасибо. Гораздо приятнее предложенных бесплатно помоев.

– Сейчас поделим, – говорю специально для Вани, косящего одним глазом на богатство, вторым на меня, – как раз на троих хватит.

Голод не тетка – пирожка не поднесет. На самом деле не могу поручиться, как живется крестьянам, толком не интересовался, но среди моих знакомых никто не страдает от недоедания. Даже безногий сапожник с семейством. Рубаха может быть в заплатках, по улице бегают босыми, но не слышал о пухнущих с голода. Продукты дешевы, и почти у каждого возле дома огород, а многие держат корову или козу. Последнее признак чуть ли не нищеты. А по факту в нашем районе у всех своя картошка и разные овощи. Свиней выращивают, у некоторых и сад имеется. Яблоки, вишня.