Б Беломор - К повороту стоять! [litres]

Поздним вечером того же дня “Крейсер” приблизился к порту Аден, спустил на воду взятый с “Мура” барказ и, посадив на него пленных с трех призов, предоставил их собственной судьбе, снабдив компасом, веслами и провизией. Им предстояла только утомительная ночная гребля, но ни малейшей опасности. Сам же “Крейсер” лег на вест, по направлению к заливу Таджура, к французской станции Обок, где назначена была встреча с угольщиком. Не встречая никого, “Крейсер” благополучно дошел до Обока, где и нашел стоящим на якоре гамбургский пароход “Доротея”, зафрахтованный и посланный сюда нашим коммерческим агентом, с которым командир условился во время стоянки на Тенерифе. Хотя немец и дорого взял за уголь, но зато на скромность его можно было положиться вполне. В недостатке точности и аккуратности шкипера “Доротеи” также нельзя было упрекнуть: он своевременно доставил законтрактованные 70 тысяч пудов угля. Для успешности погрузки пришлось стать борт о борт, что дозволяло сделать спокойное море. Работа не прекращалась день и ночь, но все-таки окончилась только через двое суток…»

– Вот и до нас дошла очередь, Сергей Ильич, – говорил Повалишин, зябко кутаясь в непромокаемый плащ. Они стояли на площадке башни монитора; впереди, на кормовом флагштоке броненосной батареи «Кремль», трепетал на ветру Андреевский флаг, а сзади, в кильватерной струе, тяжело переваливался с борта на борт монитор «Латник». Следовавшие за ним «Единорог» и «Колдун» едва угадывались в туманной мгле, нависшей над Финским заливом.

Повалишин выдернул из амбушюра кожаную затычку:

– Сколько у вас пара и оборотов?

– Как было приказано при уходе с рейда – пятьдесят пять фунтов и восемьдесят пять оборотов.

– Прошу вас, Арсений Петрович, всё время сохранять такой ход. Машину мы остановим только на траверзе Биоркских островов, да и то на полчаса. А затем уже в Военной гавани Кронштадта, конечно, если не случится чего-нибудь непредвиденного.

В трубке успокоительно забубнило, Повалишин ответил и воткнул пробку обратно в амбушюр. Серёжа живо представил, как вздыхает старший механик о предстоящем переходе: он знал, что падение оборотов вызовет со стороны капитана вопрос: «А почему-с?» Этот вопрос для любого из офицеров монитора пострашнее самой крепкой выволочки, которых, впрочем, Повалишин, человек мягкий, никогда не устраивал. И тем сильнее цепляло за совесть его кроткое «почему-с?», в котором угадывалось искреннее удивление – в самом деле, почему честный офицер, знаток своего дела, ненадлежаще выполняет служебные обязанности?

Стоило льдам, затягивавшим Кронбергсрейд, растрескаться и расползтись, как вице-адмирал Бутаков увел отряд в Кронштадт. Это было решено ещё в феврале; командующий Балтийским флотом, великий князь Константин, ожидал, что британцы, как и в кампанию 1854 года, нанесут первый удар на Кронштадт, и стягивал туда все наличные силы. В Свеаборге остались только три деревянные канонерки.

Колонну вел «Кремль»; его таранный форштевень расталкивал льдины, с которыми не справились бы мониторы. Бутаков рисковал – не было уверенности, что на полпути к Кронштадту суда не застрянут во льдах. Точных оценок состояния ледяного покрова на всем протяжении Морского канала (так называли главный судовой ход Финского залива) не дал бы сейчас ни один знаток. Но и подвергать отряд опасности оказаться отрезанным в Свеаборге от основных сил флота тоже не хотелось.

Кронштадт встретил их суровой военной суетой. Команды вольнонаемных рабочих, гарнизонных солдат и матросов Флотского экипажа день и ночь возились на фортах и батареях, доделывая то, что из года в год откладывали в долгий ящик. Пока лед был прочным – подновляли ряжевые линии. Согласно докладу комиссии Главного инженерного управления: «Подводная преграда, расположенная по линіи морскихъ батарей Сѣвернаго фарватера Кронштадта для воспрепятствія прорыва судовъ непріятельскаго флота между укрѣпленіями, состоитъ частію изъ отдѣльныхъ ряжевыхъ ящиковъ, наполненныхъ камнями, и частію изъ сплошного каменнаго мола, образованнаго наброскою изъ булыжнаго камня».

По пробитому во льду Маркизовой лужи каналу таскали баржи с бутовым камнем – наново укрепляли фасы форта «Павел I» и батарею Ключинская, фланкировавшую южную ряжевую преграду. На Северном берегу подновили редут Лисьего Носа, предназначенный оборонять гавань от малых судов, и фланг северной ряжевой преграды.

Усиливали минную оборону. Во льду зимой били полыньи, опускали гальванические мины и соединяли их проводами в гуттаперчевой изоляции. Большая часть мин были крепостными и управлялись с берега. Поворотом рубильника такое заграждение переводили из боевого положения в «пассивное», и тогда свои корабли могли ходить по минному полю без риска подорваться.

С начала Балканской кампании в Кронштадте ускорились работы по достройке новых фортов и усилению старых. К началу боевых действий на вооружении там состояло около трехсот нарезных орудий образца 1867 года, калибром от шести до тринадцати с половиной дюймов, старых же гладкоствольных пушек имелось не менее пятисот. Кроме того, в наличии были восемь десятков шестидюймовых береговых мортир, чьи бомбы, как показали бои на Дунае и в Босфоре, весьма опасны для броневых палуб. Но главным была установка новейших крупповских орудий образца 1877 года. Пятнадцать одиннадцатидюймовых и одно орудие калибром в тринадцать с половиной дюймов доставили в Кронштадт из Германии летом 1877-го. Кроме них, были одиннадцатидюймовки Обуховского сталелитейного завода, образца 1867 года, нарезные и казнозарядные.

Эти орудия, снаряды которых (начиненные не чёрным порохом, а пироксилином) имели по два медных пояска и считались дальнобойными, могли забросить тридцатидвухпудовый снаряд на семь с половиной верст; дальность действия одиннадцатидюймовок была ещё больше, до девяти верст.

Крайне важной мерой стала установка на кронштадтских фортах тридцати восьмидюймовых мортир образца 1867 года. Их восьмипудовые бомбы с легкостью пронизывали броневые палубы на шести с половиной верстах.

Орудия на фортах стояли за прикрытием толстых каменных брустверов, частично – в закрытых казематах. Было и кое-что посолиднее, например две «скрывающиеся» одиннадцатидюймовки форта «Константин» и ещё дюжина попарно установленных в поворотных броневых башнях форта «Милютин». Эти башни, рассчитанные на прямое попадание четырнадцатидюймового снаряда с минимальной дистанции, имели двенадцать дюймов броневого пояса на полуметровой тиковой прокладке, а под ней – ещё два или три дюйма брони. Башни приводились во вращение паровыми машинами; паровой привод обеспечивал и подачу снарядов из погребов.