Б Беломор - К повороту стоять! [litres]

Адмиральское обращение встретили громовым «Ура»! Бутакова, героя Крымской кампании, захватившего на своем «Владимире» турецкий паровой фрегат «Перваз-Бахри», создателя тактики броненосного флота, на Балтике любили. И верили ему не меньше, чем защитники Севастополя Нахимову. Раз адмирал говорит «надо», любой – от матросапервогодка до поседевшего ветерана – готов жертвовать собой, но не отдать неприятелю Гельсингфорс, ставший домом родным балтийским броненосникам. Британцы, извечные враги, желают, как и в 1855-м, получить у Свеаборга по зубам? Что ж, балтийцы рады оказать им эту любезность!

Все, однако, понимали – бой будет жестоким. Одно дело отражать атаки под прикрытием мин и могучих фортов, и совсем другое – проломить строй сильнейшего в мире флота. И даже преимущество в артиллерии (как показали недавние события, русские корабельные орудия заметно превосходят британские) не обещает решительного перевеса. Для десятков, возможно, сотен моряков этот бой станет последним.

Но до этого ещё два, может, три часа хода, если только не разойдется волна. А пока…

Серёжа извлек из-за пазухи бушлата конверт. Рассыльный принес его в последнюю минуту, когда готово было прозвучать: «Отдать швартовы!»

«Велено их высокоблагородию лейтенанту Казанкову в собственные руки!» Двое матросов с грохотом закинули на пирс малые сходни, и Серёжа торопливо сошел на берег. Получив пятиалтынный на чай, рассыльный поклонился – «Желаю здравствовать!» – и отправился по своим делам. От конверта пахло ландышем, и молодой человек с трудом сдержался от того, чтобы не вскрыть его прямо на палубе.

Ландыш – любимый аромат Нины. Во время достопамятного вояжа по магазинам в день тезоименитства цесаревича он преподнес ей флакон кельнской воды с таким вот запахом. Фалрепный покосился на командира, когда тот проходил мимо него – унюхал? Серёжа недовольно дернул щекой и по скоб-трапу, приклепанному к башенной броне, полез на мостик.

Письмо он прочел только спустя два часа, когда кильватерная колонна миновала Толбухин маяк. Нина писала о благотворительном бале, сетовала, что начальство так и не позволило «господину лейтенанту» оставить ненадолго служебные дела. «Было лучшее городское общество, из Петербурга приехала великая княгиня Мария Федоровна, супруга цесаревича!» Далее следовало детальное, на целую страницу, описание музыкального вечера, и особо – изумительной «сюиты соло для альта», которой угостила гостей заезжая музыкальная знаменитость.

В конце письма следовали приветы и пожелания удачи, и от самой Нины, и от Повалишиных. Заодно девушка сообщала, что «Ивану Федоровичу лучше, он уже встает, врачи обещают не позже чем через неделю отпустить домой. Ирина Александровна дни напролет проводит у постели супруга и даже бал пропустила…»

Одним словом, приличное письмо, от приличной, благовоспитанной девушки своему приличному, благовоспитанному знакомому. Четкий, округлый, каллиграфический почерк, ровные строки, книжные фразы. И тем неожиданнее приписка – наискось, небрежно, с россыпью чернильных брызг, вылетевших из-под торопливого пера:

«Mon cher Serge, я жду вас, как ни разу в жизни никого не ждала. Возвращайтесь скорее, и молю всем, что для вас свято – берегите себя! Я знаю, вы такой отчаянный! Но если Вас, не приведи Господь, поранят, то можете не сомневаться – я буду выхаживать вас, как это делает тетушка».

И, ниже:

«Посмейте только погибнуть! Никогда вам этого не прощу…»

Ветер усилился. С веста то и дело налетали шквалы с дождевыми зарядами, и тогда от вант и растяжек трубы доносилось протяжное, на высокой ноте завывание – признак того, что сила ветра в порывах достигает шести баллов.

Серёжа поежился, кутаясь в непромокаемый плащ. В десяти футах ниже волны свободно гуляли по палубе, разбиваясь о броневые листы, захлестывая амбразуры башни. В иное время их закрыли бы просмоленными парусиновыми чехлами, но только не сейчас – жерла орудий настороженно уставились в предштормовое море, и фонтаны брызг окатывают крупповскую сталь. Враг впереди, он уже близко – в любой момент из-за шквала может показаться авизо или корвет боевого охранения. А потому единственная предосторожность, которую можно себе позволить – это заткнуть стволы дубовыми, обитыми кожей пробками-заглушками. Когда придет время, пробки выдернут, приводя грозную мощь орудий в готовность.

– Вот и славно, Сергей Ильич! – Артиллерист придвинулся поближе, перекрикивая завывания ветра. – Англичане не смогут из-за качки метко стрелять, даст бог, проскочим как-нибудь…

– Так и нам будет не легче! – возразил Серёжа. – Ежели волна разгуляется, мы и ползти-то будем еле-еле, узла четыре от силы!

– Ничего, потихоньку-полегоньку проползем! – жизнерадостно отозвался собеседник. – А что палить не будем – не беда! Прижмемся к островам, англичане на мелководье не сунутся. А на средних дистанциях, да на такой волне – какая стрельба? В белый свет, как в копеечку. А нам того и надо, лишь бы к Свеаборгу пройти!

– Ваши слова, Константин Георгиевич, да Богу в уши, – поморщился Серёжа. Артиллерийский офицер (мичман из новоприбывших) слегка раздражал его своим юношеским оптимизмом. Впрочем, чему тут удивляться: его выдернули сразу после выпуска из Морского корпуса – срочного, без экзаменов, лишь бы заткнуть дыры в офицерском составе флота.

– Не пора ли вам проверить, как дела в подбашенном, на подаче? Не ровён час наткнемся на боевое охранение британцев…

Мичман браво отозвался «Слушшш!», попытался щелкнуть каблуками, оскользнулся на мокром палубном настиле, густо покраснел и горохом ссыпался вниз, в башню.

А ведь он всего на год младше, припомнил Серёжа. Помнится, в кадетах, в общем классе этот малый изрядно отличился, когда рота устроила «бенефис» проворовавшемуся кухонному эконому. А когда Серёжа выпускался, этот самый мичманец – тогда гардемарин первого специального класса, – стоял среди правофланговых. Да уж, детинушка – ростом Господь не обидел, как, впрочем, и жизнерадостностью. Неужели прошлой весной он, лейтенант Казанков, был таким же наивным и восторженным?

Под гафелем идущего впереди судна замелькали флажки.

– С «Чародейки» пишут, – отрапортовал сигнальный кондуктор, – приготовиться к повороту «Все вдруг, право три!»

– Ответь «Ясно вижу», – скомандовал Серёжа. – На штурвале – к повороту стоять!

Сигнальщик уже набирал из своего шкафчика флажки – репетовать сигнал на «Перун», идущий третьим мателотом. Вице-адмирал Брюммер скомандовал перестроение из походного ордера в боевой – две колонны, уступом. Первая, «адмиралы», ближе к берегу и впереди, мониторы держатся сзади, мористее.