Б Беломор - К повороту стоять! [litres]

– Семнадцать кабельтовых, сэр!

– Прибавить обороты! Полный ход!

Палубный настил содрогается от яростной мощи шести с половиной тысяч лошадей, заключенных в котлы и механизмы.

– Пятнадцать кабельтовых!

Даже на таком расстоянии адмирал разглядел, как повернулась башня русского броненосца. Вот его силуэт изменился, вытянулся, удлинился…

– Русские поворачивают к весту!

– Дистанция?!

– Тринадцать кабельтовых, сэр!

Ну вот. Уже скоро.

И словно бритвой, резанул по ушам крик сигнальщика:

– С норда подходит ещё одна колонна! Пять… нет, семь вымпелов! Дистанция две мили и сокращается!

У вице-адмирала потемнело в глазах. Из пролива между островами Скансланд и Кунгсхольм, почти не различимые на фоне берега, выходили русские суда. Два башенных фрегата и пять мониторов. Опять эти мониторы!

– Ригби! Вы же уверяли, что русские разгромлены, не так ли? И что в крепость прорвалось не больше двух вымпелов. Тогда откуда взялись вот эти?

– Но, сэр… доклады капитанов… я не мог знать…

– Вы… вы мерзавец! Вы обманули своего адмирала! – Сэр Эстли Купер брызгал слюной, глаза его налились кровью. – Я вас… под трибунал! Нет, никакого трибунала – вас вздернут на рее, как последнего дезертира, как…

На «Петре» сверкнули вспышки, полубак заволокло дымом. И сразу загрохотало по всей линии – открыли огонь обе русские колонны. В ответ с «Резистанса» ударило одно – только одно! – орудие, эхом откликнулся ему «Принц Уорден». С запозданием выпалили две восьмидюймовки носового плутонга «Сьюперба». Пушки остальных британских кораблей молчали.

– Почему они не стреляют?

На вице-адмирала было страшно смотреть. Сгорбился, будто разом постарел лет на десять, лицо в багровых пятнах, пальцы дрожат…

– Сэр, «Клеопатра» покинула строй!

Ригби вскинул подзорную трубу: идущий концевым фрегат выкатывался влево, сбавляя ход.

– Ваша светлость… сэр… – голос флагофицера прерывался. – «Клеопатра» спустила флаг!

Вице-адмирал вырвал у подчиненного трубу. На кормовом флагштоке вместо «Юнион Джека» полощется по ветру белое полотнище.

«Нет. Этого не может быть! Это же британский фрегат! Коммодор Стёрджес… негодяй, изменник, жалкий трус! А я, старый дурак, ещё выделял его среди других командиров судов! Позор, позор, горше смерти…»

Труба полетела за борт. Сэр Эстли Купер Ки обвел свою свиту тяжелым взглядом, резко, на каблуках повернулся и чуть ли не бегом покинул мостик. Никто из офицеров не сделал попытки последовать за ним, лишь мичман, младший штурманский помощник «Сьюперба», дернулся к трапу и замер, наткнувшись на тяжелый взгляд Ригби. Минутой позже за дверью адмиральского салона – роскошной, красного дерева с бронзовой позолоченной ручкой и уголками – негромко хлопнул револьверный выстрел.

Торжественные звуки полонеза плывут над городом. Солнце сверкает в меди геликонов и литавр, отскакивает от зеркальных стекол над серебристой чешуей, рассыпается по невской ряби. Май в этом году выдался необычайно теплым, и толпы, запрудившие Дворцовую набережную, одеты по-летнему. Городовые, успевшие сменить мундиры на летние, щеголяют в белых полотняных рубахах; кое-где мелькают тюлевые зонтики в руках дам и барышень – солнце уже припекает не на шутку.

Корабли выстроились двумя колоннами от стрелки Васильевского острова и дальше, мимо Адмиралтейства, к Николаевскому мосту. Правая вся в праздничном убранстве: флаги расцвечивания, парадные офицерские мундиры на шканцах и мостиках, кипенно-белые голландки нижних чинов – шеренгами по бортам и цепочками, в вышине, вдоль реев – машут бескозырками, улыбаются, неслышно кричат… Ослепительно сияют, перемигиваясь солнечными зайчиками с оркестровой медью, латунные поручни, переговорные трубы и кольца иллюминаторов, бронзовые накладки на штурвалах и детали орудийных замков – всё то, что на флоте называют емким словом «медяшка». Зеваки, заполонившие набережные на обоих берегах Невы, не отрывают глаз от этого праздничного великолепия.

Левая колонна заметно короче – угрюмые чёрные утюги, придавленные собственной тяжестью к речной зыби, пялятся на набережные слепыми иллюминаторами и задраенными амбразурами артиллерийских казематов. Ни пестрого великолепия сигнальных флагов и вымпелов, ни начищенной до ослепительного блеска меди. Грозные некогда орудия старательно укрыты брезентами, стеньги и реи спущены, мачты торчат нелепыми обрубками, на палубах и мостиках – ни души. И на каждом судне с кормового флагштока, под Андреевским флагом свисает ещё один – красный, пересеченный наложенными друг на друга косым и прямым голубыми, с белой каймой, крестами. «Юнион Джек» – флаг Британской империи. Знамя побежденных.

– А почему нет дядюшкиного… вашего «Стрельца»? – поправилась Нина. Они стояли на самой стрелке, у гранитного парапета ростральной колонны, в разношерстной толпе петербургской публики.

– Он в Заводской гавани, у стенки, – охотно объяснил Серёжа. – Котлы после перехода из Кронштадта в Свеаборг и обратно совсем сдали, да и ремонт мы после Кронштадта почитай что не закончили, всё залатано на живую нитку. Вот и поставили нашего старичка на замену котлов и переборку машин. Заслужил!

Сквозь вздохи духового оркестра, сквозь немолчный гам толпы до слуха Серёжи с Ниной долетали обрывки фраз и целые разговоры. Вот беседуют двое: солидный господин с обликом чиновника средней руки и молодой человек в шинели Петербургского университета.

– Верно вам говорю, юноша, Британии теперь туго придется! Все ее ненавистники зашевелились – французы и те опомнились, даром что восьми лет не прошло, как биты пруссаками при Седане! Требуют себе паи «Всеобщей компании Суэцкого канала» – и те, что англичане откупили у египетского хедива, и собственные, английские. Твердят, вишь, что, когда делили акции канала, англичане их обманули!