Ольга Елисеева - Огненный рубеж [сборник litres]

Стало смеркаться, и у палатки Димитрия появился Юртыш с ещё двумя нукерами.

– Идем, урус. Пора в дозор…

Они выбрали место в стороне от брода, где Угра делала небольшой поворот, образовав излучину с невысоким взгорком. Солнце уже село, и от реки поползли первые тонкие языки тумана. Юртыш улегся за разросшимся кустом орешника и меланхолично жевал полоску тозлыка – сушеного соленого мяса. Его приятели расположились ниже, рядом с зарослями камыша, и играли в пычак [22] Популярная игра у степняков, напоминает русские «ножички». , то тихо переругиваясь, то похохатывая.

Димитрий сидел слева от Юртыша, наблюдая за поднимающимся туманом, и думал. Время уходило безвозвратно, а он так ничего и не смог предпринять, чтобы предупредить сородичей об опасности. Ну ладно, во время ночной схватки действительно можно было запросто погибнуть, не добравшись до русского лагеря. Больше того, кто-нибудь из них в пылу боя непременно зарубил бы «наглого нехристя», проникшего в полевой стан. Днём за Димитрием неустанно следили нукеры Талгата, так что уйти незамеченным к реке не получилось. Теперь же, в темноте, вдали от костров, под покровом тумана вполне можно было бы переплыть Угру и сдаться дозорным, а там – как Бог рассудит, авось и не прибьют, доставят к воеводе… Но как избавиться от Юртыша?.. Сбежать не получится – перехватят на берегу или в воде. Драться со здоровенным кыпчаком – ещё неизвестно, кто кого, можно и жизни лишиться или ещё хуже – плен, а потом позорная и мучительная смерть на шесте!.. Остается одно: убить Юртыша исподтишка. Тоже трудно, даже очень трудно! Ведь если он хотя бы вскрикнет, прибегут его нукеры, и тогда – конец, Димитрию с тремя уж точно не справиться, зарубят…

Выждав ещё некоторое время, пока туман окончательно не затянул затон с камышами и не вытек на берег, скрыв взгорок от тех, что сидели у воды, Димитрий решил: пора! Он медленно вытащил из чехла на поясе короткий нож-подсадок и зажал в руке для броска, потом поднял другой рукой ком земли и кинул его Юртышу на живот. Кыпчак тут же резко сел, удивленно озираясь, и поэтому не сразу заметил движение Димитрия. А в следующий миг уже было поздно. С пяти шагов промахнуться для опытного воина невозможно, увернуться от броска – тоже.

Нож глубоко, по самую рукоятку вошёл Юртышу в незащищенное горло. Издав короткий хрип, кыпчак завалился снова на спину, беспорядочно дергая руками и ногами. Потом вдруг ухватился за рукоятку и выдернул нож из раны. Кровь фонтаном ударила вверх и в стороны, забулькала, не давая Юртышу крикнуть.

Димитрий был уже на ногах, метнулся со взгорка вниз, к воде. И тут из тумана навстречу ему выскочил один из приятелей Юртыша. На миг оба растерялись, но Димитрий опомнился раньше. Кыпчак ещё только схватился за рукоять сабли, а клинок Димитрия со стальным шелестом уже описал смертельную «восьмёрку». Обе руки и голова кыпчака отделились от тела и с глухим стуком упали в мокрую траву.

Казалось, путь был свободен, но откуда-то сбоку с рычанием на Димитрия налетел третий степняк, и только включившаяся во время схватки «чуйка» спасла русича от неминуемой смерти. Сабля кыпчака вскользь полоснула его по плечу, рассекла рукав и распорола мышцы. Боль была страшная. Она будто кипятком окатила Димитрия с головы до ног, но в то же время придала ясность рассудку.

Он легко ушёл от следующего выпада противника и, перехватив саблю в левую руку, сам ударил из очень неудобного положения – наискось вверх от земли. Кыпчак явно не знал такого приёма. Взвыв от боли, он отскочил назад, выставив саблю перед собой. Правая штанина превратилась в два лоскута, и нога под ними окрасилась кровью.

Димитрий поморщился: правое плечо горело огнём, рукав отяжелел, напитавшись кровью. Димитрий перехватил саблю поудобнее – всё-таки левая рука! – и сделал обманное движение, будто хотел ткнуть противника в живот. Тот невольно прикрылся клинком, а Димитрий, тут же сменив направление атаки, с полуразворота ударил кыпчака в правый локоть. Клинок пришёл сверху, так что длинный наруч не смог защитить хозяина. Охнув, тот выпустил саблю из повисшей руки, а в следующий миг его голова тоже отделилась от тела.

Димитрий тяжело оперся на саблю и перевёл дух. Враги были мертвы, но и он с такой раной, если о ней не позаботиться, долго не протянет. Рана сильно кровоточила, перевязать ее толком не удалось, и Димитрий, с трудом стянув с себя доспех, сняв пояс с оружием и сапоги, в одних портках и рубахе вошёл в почти ледяную воду Угры.

Сначала он просто брёл по дну. Дно у берега было песчаным, плотным. Но вот песок кончился и начался ил. Димитрий сразу провалился по шею, хлебнул – и вода будто придала сил! Он поплыл, усиленно работая ногами и подгребая левой рукой. Правой теперь совсем не чувствовал, она онемела, но зато от холода притихла и боль. Поднявшийся туман не позволял видеть противоположный берег, поэтому Димитрий полагался исключительно на ощущение течения. Его окутывала полная тишина. Даже слабый плеск от его движений тут же тонул без следа в плотном сыром воздухе.

Он не знал, как долго плывет и насколько далеко его снесло течением, и когда вдруг ноги ударились о дно, Димитрий испытал нечто вроде тихой радости, какая, бывало, охватывала его после воскресной литургии в церкви Святого Георгия в родном Олексине.

Шатаясь от усталости и слабости, он вышел на травянистый берег, оскальзываясь, выбрался на сухой взгорок и побрёл по уже полегшему местами осеннему разнотравью, пошёл влево вдоль невидимой в серой мгле Угры, к бродам. Он шёл сквозь туман, сам как в тумане, и только одна мысль упрямым шершнем зудела в голове: успеть, предупредить… успеть, предупредить…

Поэтому, когда ему в грудь уперлось копьё и тихий голос приказал по-русски: «Стой! Кто таков?», Димитрий не сразу понял, что дошёл. А когда понял, счастливо улыбнулся сердитому дозорному и упал ему под ноги без чувств.

Очнулся от того, что кто-то несильно бил его по щекам. Несколько мгновений Димитрий соображал, где он и что с ним. Потом разглядел в прыгающих отсветах недалекого костра склонившихся над ним воинов в шеломах и кольчужных рубахах: один старый, со шрамом в пол-лица и белой бородой, второй чуть постарше Димитрия, с красивым, искаженным гневом лицом.

Молодой, увидев, что пленный очнулся, приставил ему к горлу кинжал и грозно спросил:

– А ну, признавайся, татарин, куда шёл?

– Охолонись, Никита! – Пожилой решительно отвёл его руку с кинжалом. – Не видишь, калеченный он!.. Безоружный, безлапотный… Как есть беглец… Тебя как звать-то, паря? – наклонился он к Димитрию. – По-русски понимаешь аль нет?

– Замятня… я… – с трудом произнес тот. – …Димитрий… предупредить… надо…