Флойд Гиббонс - Красный Наполеон

Мои корреспонденции о массовой реквизиции лошадей в Монголии и Сибири стали жертвой красного карандаша цензуры. Та же участь постигла и мою корреспонденцию о продовольственных реквизициях на нужды армии.

Недостаток предметов первой необходимости в СССР привел к тому, что снова население было посажено на норму и ограничено в своем потреблении. Это однако не помешало радиостанциям СССР уверять своих слушателей в том, что во всех продовольственных затруднениях повинны империалисты всего мира.

Агитаторы беспрестанно говорили об опасностях надвигавшейся войны и о раскрытых заговорах контрреволюционеров.

1 декабря вспыхнули волнения в Бессарабии. Тысячи бессарабских крестьян направились в Бухарест, чтобы поведать о своих бедах румынскому королю.

События в Бессарабии ничем не отличались от волнений, вспыхивавших там в предшествующие годы. Столь же незначительно по своим последствиям должно было быть и передвижение румынских военных частей на линии Днестра, но Карахан использовал эти события для переброски частей красной армии к западной границе.

В Одессе, Киеве, Гомеле, Минске и Смоленске формировались армии, и все железные дороги на запад от Москвы были загружены эшелонами. Мне стало известным, что крупные силы были переброшены из Поволжья в Харьков и Екатеринослав.

Разумеется, мои корреспонденции об этих военных приготовлениях попали под запрет, но все же кое-какие сведения о мобилизации проникли в европейскую печать.

Карахан предоставил в мое распоряжение несколько официальных сообщений, из которых некоторые были пересланы мной в Чикаго. Официальная информация московского правительства гласила, что нет ни одной части красной армии, которая находилась бы в двадцатимильной пограничной полосе и что мероприятия Москвы носят лишь оборонительный характер.

Сообщения из европейского бюро „Чикаго Трибюн“ информировали меня об охватившей Европу боязни. В декабре 1932 года Франция, Испания и Англия прекратили переброску новых сил в Северную Африку и все внимание сосредоточилось на Москве.

И, наконец, в канун Нового года последовало решающее событие – загадочный взрыв адской машины в советском полпредстве в Варшаве. Полпред Игорь Ядарь и восемь человек дипломатической миссии были убиты.

Сообщение об этой катастрофе достигло Москвы на рассвете.

Тут же оно было опубликовано по радио. Лишь теперь стало ясным, как близка и непосредственна была угроза войны. Все взоры обратились на красного диктатора.

Польский посланник в Москве посетил Карахана и выразил свое глубочайшее сожаление по поводу происшедшего.

Но Карахан оставался невозмутим. Он указал, что вот уже второй полпред погибает в Варшаве от руки террориста. В прошлом дипломатические шаги ни к чему не привели.

– Польша не сочла нужным защитить нашего посла, – сказал Карахан и, улыбнувшись польскому послу, добавил:

– Варшавских убийц будет судить в Варшаве наш военный трибунал!

Это было объявлением войны…

2 января 1933 года Карахан перешел польскую границу. Завоевание Европы его войсками началось.

Первое мое сообщение о начале военных действий гласило так:

„Срочно

Минск 2 января 1933 двенадцать часов дня Флойд Гиббонс

Наступление советских войск на Польшу началось сегодня под личным руководством Карахана точка Наступление развертывается на фронте протяжением в шестьсот пятьдесят километров точка Красные войска вторглись на тридцать километров на польскую территорию точка Фронт растянулся от Минска до Каменец-Подольска точка Польское сопротивление сломлено точка Интервьюировал командующего красной армией точка Бинней вылетает подробным сообщением в Ригу точка

Гиббонс“

Отлет Спида с Минского аэродрома произвел эффектное впечатление. Спид расписал плоскости аэроплана американскими цветами, на которых красовались буквы „С“, вписанные в зеленый круг.

Эта же буква красовалась у нас на рукавах и обозначала, что мы являемся официальными военными корреспондентами, непосредственного участия в военных действиях не принимающими.

Ночью штаб-квартира Карахана помещалась в Гомеле, но вскоре после полуночи он вылетел в сопровождении офицеров своего штаба на фронт.

Бойер, Спид и я вылетели следом за авиационным отрядом, эскортировавшим Карахана на нашем аппарате.

– Открытие военных действий в это время года противоречит всем моим сведениям в военном деле, – заметил я Бойеру. – Снега и морозы сильно затруднят продвижение войск. Весь план военных действий представляется мне очень рискованным. Эта война разразилась еще неожиданнее, чем мировая война. Без предварительных переговоров, без ультиматума. Весна или лето более пригодны для открытия военных действий.

– Вы рассуждаете, словно вы были бы польским генералом, – заметил улыбаясь Бойер. – Во всяком случае мы убеждены в том, что польский генеральный штаб рассуждает таким же образом. И в этом кроется весь смысл Карахановского плана: неожиданное наступление, гибкость организации, быстрота действий. Можете не сомневаться в том, что Карахан все обдумал и не станет действовать по шаблону. Пилсудский стар, и во всем польском штабе нет ни одного человека, который был бы моложе шестидесяти лет. Все эти старцы не могут себе представить, что можно воевать зимой. Не забудьте, что Карахану всего лишь тридцать два года. Это борьба молодежи против старшего поколения, и не приходится сомневаться в том, что молодость победит. Мороз и снега не страшат нас – наши передовые части состоят из сибирских формирований. Им русско-польская граница покажется Ривьерой.

– Поживем – увидим, – перебил я его, потому что мне хотелось часок соснуть до утра. Он замолчал, и я попытался задремать.

Рассвет наступил поздно. Мы продолжали лететь на север, приближаясь к фронту. Не раз нас обгоняли эскадрильи советских боевых аэропланов, направлявшихся на запад. Нам пришлось наблюдать издали за несколькими воздушными стычками красных летчиков с польскими авиаторами.

Красные во много раз превосходили численностью неприятельскую воздушную разведку.

Внизу под нами на дорогах виднелись колонны направлявшихся на фронт солдат. Иногда на полях виднелись отряды кавалерии, утопавшие по колено в снегу. На западе виднелись клубы дыма – должно быть, горели селения, подожженные бомбами, сброшенными с аэропланов.

Наконец-то мы снизились поблизости от какого-то селения, расположенного у железной дороги. Аэроплан Карахана прибыл несколькими минутами ранее, и когда мы вылезли из машины, к нам обратился один из штабных офицеров. Бойер перевел мне сказанное офицером: