Флойд Гиббонс - Красный Наполеон

– Но ведь это восстановит против вас весь мир! – вскричал я. – Неужели вам мало казней в Варшаве и в Бухаресте? Эти люди пользуются уважением во всем мире, и расправа с ними вызовет возмущение против вас.

– Совершенно верно, – согласился со мной Бойер, – это вызовет возмущение и пробудит страх перед Караханом, заставит считаться с ним. Непосредственным результатом этой меры явится то, что повсюду консервативные группы ослабеют и усилится влияние радикальных кругов. А разве это не стоит десятка жизней?

Воспоминание о том, что мне суждено было увидеть в этот день, будет живо во мне всегда.

Казни произошли во внутреннем дворике Гофбурга. Бойер подвел меня к окну, – мы находились во втором этаже, и я увидел в небольшом отдалении от себя лица осужденных. Справа от меня находился балкон, с которого Карахан взирал на эту возмутительную расправу.

Он высился на балконе во весь свой роет, и лицо его было по обыкновению неподвижно и непроницаемо. За ним стояло несколько штабных офицеров.

Несчастных вывели на двор со связанными на спине руками, и взвод китайских солдат подвел их к стене. Над головами солдат, которым суждено было прикончить их, они могли видеть жестокую желтую маску того, по чьему приказу их обрекли на смерть.

В тот момент, когда я приблизился к окну, раздался залп, и один из приговоренных к смерти упал. Убитого вынесли на носилках, и затем наступила очередь президента австрийской республики.

Встав у стены, он запрокинул голову и, не дрогнув, встретил смерть.

Следующей жертвой был доктор Зейпель. На нем была длинная черная сутана, присвоенная его ордену, и четырехугольный берет. На губах его змеилась тонкая улыбка. Он встретил смерть спокойно, с верой в Бога.

Потом мне суждено было присутствовать при смерти несчастного доктора Думба. Он умер столь же достойно, как и жил.

Тщетно обратил я к Карахану молящий взгляд, – лицо его было по-прежнему строго и непроницаемо. Мольба была бесполезной. Глаза его пристально смотрели на несчастных – он был воплощением безжалостной жестокости.

– Это ужасно, – прошептал я, обращаясь к Бойеру. – Я должен уйти отсюда, – я не могу вынести этого. Ведь эти люди были моими друзьями. Это самое ужасное, что мне когда-либо суждено было пережить.

Мы возвратились в отель. Я подбодрил себя несколькими глотками алкоголя и засел за работу, пытаясь изложить на бумаге виденное. Бойер сказал мне, что моя корреспонденция о бессудных казнях будет пропущена. Я вправе сообщить газетам все, чему был свидетелем.

– Сообщите все, – сказал он. – Пусть мир знает, какая сила пробудилась на востоке.

После обеда весь мир с трепетом читал мою телеграмму в четыре тысячи слов, в которой описывалась смерть членов австрийского правительства. Незачем говорить, что сообщение мое произвело на всех ужасное впечатление. Весь мир содрогнулся при вести об этой жестокости.

Позднее я узнал, что в Чикаго мое сообщение вызвало сильные опасения за мою судьбу. В редакции предположили, что меня за мое откровенное сообщение ожидает участь бедных австрийцев.

Там не представляли себе, что в намерения Карахана входило вселить ужас в весь мир, и что он намеренно дал мне возможность рассказать о том, чему мне суждено было быть свидетелем.

После обеда в Вену прибыли Спид Бинней и Марго Дениссон. Мы занялись устройством бюро в отеле, и Спид рассказал мне, что моя светловолосая секретарша в течение всего пути самостоятельно управляла аэропланом.

– Если война не прекратится столь же неожиданно, как началась, то Марго научится и подъему и спуску, – добавил Спид.

– Об этом вам нечего беспокоиться, – заметил Бойер. – Вам суждено еще сегодня быть свидетелем дальнейшего развертывания событий. Имею честь довести до вашего сведения, что перед нами теперь новый враг – первый в Европе, достаточно смелый для того, чтобы бросить вызов Карахану. Итальянская армия перешла через Бреннер и наступает на Инсбрук. Одновременно итальянские войска наступают вдоль железнодорожных линий Триест-Лайбах и Фиуме-Аграм.

– Трижды „ура“ в честь старины Муссолини! – закричал Бинней.

– Скоро ему придется призадуматься над тем, на что он решился. Наши войска спешно перебрасываются в юго-западном направлении. Воздушные силы уже вступили в бой с неприятелем, и вскоре мы войдем в соприкосновение с ним и на земле. Выступление Муссолини как нельзя более соответствует планам Карахана. Для австрийцев это удобный случай отомстить за все унижения и угрозы, раздававшиеся по адресу Австрии со стороны южного соседа. Все население Австрии станет под знамена Карахана.

В ту же ночь итальянцы дали знать о себе в тылу красных. Огромная неприятельская воздушная эскадра появилась над Веной и подвергла город отчаянной воздушной бомбардировке.

Одна из бомб упала во двор, на котором утром происходили казни, и вырыла воронку в тридцать метров в диаметре. От сотрясения в Гофбурге полопались все стекла, и несколько осколков стекла упали в кровать, в которой спал Карахан.

Поднявшиеся ввысь аэропланы красных тут же вступили в бой с неприятелем, и над городом при лунном свете разыгралось воздушное сражение.

В этом сражении итальянцы потеряли семь бомбометов и тринадцать легких аэропланов. На одном из боевых итальянских аэропланов в качестве пилота находился маститый итальянский поэт Габриель Д’Аннунцио, впервые совершивший полет над Веной в 1918 году во время борьбы австрийцев и итальянцев у Изонцо.

На следующий день мы вспомнили о том, что во времена первого полета Д’Аннунцио сбрасывал в Вену итальянские прокламации. Теперь речь шла ие о театральном жесте, а о более существенном. Муссолини послал поэта в полет, снабдив его большим количеством бомб и взрывчатого вещества. Д’Аннунцио выполнил возложенную на него задачу и поплатился жизнью за свое мужество.

Карахан продолжал из Вены руководить подготовкой боев на итальянском фронте и часто вылетал на аэроплане на фронт.

На севере продолжавшие развивать наступление войска достигли Познани. Наступавшие из Лодзи и Кракова войска перешли немецкую границу и заняли Бреславль.

3-го февраля полчища Карахана натолкнулись у Коллина в Эльбетале, в пятидесяти километрах от Праги, на остатки чехословацкой армии, находившейся под командованием генерала Гайда.

Красным уничтожение остатков героически сопротивлявшейся армии обошлось в шестьдесят тысяч людей.

Через два дня красные заняли Прагу, и 8-го февраля войска Карахана заняли Пильзен, в котором находились огромные орудийные фабрики, изготовлявшие во время войны 1914 года исполинские сорокадвухсантиметровые орудия.

– Занятие Пильзена, – пояснил я Спиду, – самое крупное достижение Карахана в этой войне. Пильзен – это арсенал центральной Европы.