Виктор Тюрин - 1918 год: Расстрелянное лето [litres]

«Поехали наконец», – удовлетворенно подумал я.

Спустя полчаса пришел проводник с недовольным и мокрым от пота лицом. Тщательно закрыв дверь, сел рядом со мной. С минуту молчал, потом начал зло и матерно ругаться. Послушав его немного, понял, что так расстроило Павлушу. Оказывается, его определили проводником на два вагона. Наш и тот, где ехала московская комиссия.

– Ох, и намучаюсь я с ними. Отнеси! Принеси! Ишь, барины московские!

– Почему московские? – сделав простое лицо, поинтересовался я.

– Это какая-то инспекция из Москвы! Будь она неладна! Ладно, не бери в голову! Давай немного перекусим, пока время есть, – при этом проводник пытливо посмотрел на меня: выставит «заяц» угощение ему или нет?

Я оправдал его надежды. Без долгих разговоров залез в вещевой мешок и достал половину буханки хлеба, лук, сало и вареные яйца, последней на столик встала бутылка с самогонкой. Кирпичников судорожно сглотнул и протянул к ней руку, но сразу отдернул и недовольно сказал:

– Не сейчас. Эти баре, не ровен час, вызовут. Подождем, пусть москвичи нажрутся, вот тогда и мы можем себе позволить.

– Что, уже пьют?

– Да еще как! В три горла, мать их!

Быстро перекусив, проводник убежал. День выдался нервный и суетливый, причем не только у проводника, но и у меня. В нашем вагоне ехали несколько семей с детьми, которые то и дело носились по коридору взад-вперед с криками и воплями, да и пассажиры то и дело стучали в купе. Когда Кирпичников наконец появился, то уже был в хорошем подпитии. Сказал, что комиссары угостили. Наплевав на конспирацию, он попросил меня постоять в коридоре пару часиков, так как он устал и немного вздремнет.

– Если что, сразу буди!

Не успел я перешагнуть порог купе, как в спину ударил мощный храп. Выйдя в коридор, встал у окна и стал смотреть на проплывающие мимо меня пейзажи. Судя по длинным теням, было уже где-то восемь-девять часов вечера. Неожиданно громко хлопнула дверь, и со стороны комиссарского вагона появились две пошатывающиеся фигуры. Один тип был из московской комиссии, а другой был чекистом, который, судя по всему, сопровождал его в качестве телохранителя. Винтовки у него сейчас не было, только кобура на поясе. Сейчас он шел впереди своего хозяина. Они прошли больше половины вагона, как дверь купе рядом со мной неожиданно раскрылась и оттуда вышла девушка. Заметив замасливавшиеся глаза комиссара при виде легкой женской фигурки, я уже знал, что сейчас произойдет.

– Катя, я быстро, – сказала кому-то в купе девушка, закрыла дверь, повернулась и оказалась нос к носу с пьяным комиссаром.

Она хотела пройти мимо, но ее не пропустили.

– Какой цветочек! А, Вася?! – обратился он к своему телохранителю. – Девушка, вы просто обязаны скрасить нашу сугубо мужскую компанию.

– Вы пьяны. Уберите руки и пропустите меня! – сердито и громко заявила девушка, отталкивая наглеца. – Я сейчас своего жениха позову.

Показной лоск тут же слетел с комиссара.

– Не кобенься, дура. Тебя на всех хватит, и жениху останется. У нас государство народное, все общее, и бабы тоже. Да не дергайся ты, сучка!

При виде этой картины сразу всплыли некогда слышанные слова из песни Трофима: «Тушите свет, попёрло быдло кверху, как будто дрожжи бросили в дерьмо, Россия открывает путь к успеху крутому и отвязанному чмо…»

– Отпусти меня сейчас же, хам! – прижатая к стене девушка отворачивала лицо от пытавшегося поцеловать ее московского комиссара.

– Отпустите ее, – я повернулся к чекисту, стоявшему ко мне лицом.

– Не ваше дело, гражданин, а еще лучше, идите в свое купе, – при этом он многозначительным жестом положил руку на кобуру.

Мне не хотелось оставлять за собой след, но честь русского офицера требовала вступиться. Мозг за секунду обработал сложившуюся ситуацию и отдал приказ действовать, а уже в следующую секунду чекист хрипел, хватаясь руками за горло. Он еще стоял на ногах, но был уже мертв. Комиссар был настолько пьян и возбужден, что даже не успел адекватно среагировать на смерть своего телохранителя, так и ушел на тот свет с удивленными глазами. Бледная девушка с трясущимися губами, находясь в шоковом состоянии, перевела взгляд с лежащих на полу тел на меня.

– С ними… что?

– Очухаются. Быстро в купе.

Как только дверь за ней закрылась, я резко развернулся на месте. Так и есть. Мне не показался чужой взгляд. Через дверь в тамбур, со стороны состава, быстро вливались вооруженные люди. Два маузера, три револьвера, обрез. Движения резкие, напряжены. Бандиты. Идут на дело. Все это было прокручено в голове, как самый возможный вариант. Вот только он был не в мою пользу. Оружие находилось от меня в трех метрах, в купе, но до него еще добраться нужно.

«Стрелять так просто не будут, а нож под ребро запросто засадят. Прыгнуть в купе и закрыть дверь?»

Вот только здесь я опоздал, на меня смотрело два ствола. Причем взгляды обоих бандитов, стоявших впереди, говорили: дернешься – и ты труп! Дойдя до меня, они остановились. Один из них несколько секунд сверлил меня глазами-буравчиками, потом криво усмехнулся, я увидел, как дернулся на его щеке косой шрам, после чего он сказал:

– Лихой. Никогда ничего подобного не видел. Одними голыми руками. Кто такой?

– Пассажир.

– Ты мне понравился, пассажир, поэтому останешься жить, – сказав это, главарь прошел мимо меня, а дойдя до служебного купе, качнул стволом маузера на дверь. – Зуб!

Налетчик, шедший за ним, быстро открыл дверь служебного купе и спустя пару минут выволок сонного, полупьяного, ничего не понимающего Кирпичникова. Увидев оружие и уголовные рожи, тот побледнел и пробормотал:

– Чем могу помочь?

– Поможешь. Еще как поможешь. Вперед иди!

Последним из нашего вагона вышел бандит с револьвером, который все это время держал меня на прицеле. Не успела за ним закрыться дверь, как я одним прыжком оказался в купе, выхватив из тайника кольт, прислушался, и почти сразу до меня донеслись звуки выстрелов. Прекрасно понимая, что пассажиры, напуганные сверх меры творящимся в стране кровавым беспределом, услышав выстрелы, сейчас будут сидеть в своих купе, я оттащил трупы из коридора в тамбур, поближе к вагону комиссаров. После чего, держа наготове пистолет, стал ожидать прихода бандитов, если те все же надумают убрать меня как последнего свидетеля их налета. Двадцать минут прошло в напряженном ожидании, пока не стало понятно, что поезд замедляет скорость движения. Мне было известно со слов проводника, что до станции, где состав должен остановиться и пополнить запас угля и воды, оставалось еще около шести часов. Прошло еще минут десять, пока поезд окончательно не остановился. Быстро выглянул в открытое окно. Маленькая станция. Дом в два окошка, за которым виднелся сад в полтора десятка деревьев и огород, а перед ним на маленькой деревянной площадке стоял бледный, как мел, старичок-железнодорожник. Рядом, в нескольких шагах от него, банда сноровисто сгружала ящики и сундуки из вагона комиссаров, которые тут же укладывались на подводы и брички. Недалеко стоял коновод с полудюжиной лошадей под седлом, а вдоль поезда рассыпалось полтора десятка всадников, держа оружие наготове и поглядывая на окна поезда. Бандиты быстро закончили погрузку и вскочили на лошадей. Главарь вскинул руку с маузером над головой и выстрелил. Паровоз в ответ дал гудок, залязгав железом, тронулся и стал медленно набирать ход.