Виктор Тюрин - 1918 год: Расстрелянное лето [litres]

При этом я ткнул пальцем в открытый футляр, так и оставшийся лежать на прилавке.

– А монеты… Это все, что вы мне можете предложить?

– Не волнуйтесь. Там большая коллекция. Даже навскидку – там не менее трехсот монет.

– Это коллекция Барницкого?

– Понятия не имею. Знаю только одно: у тех господ, у которых я взял эти монеты, нет ни вкуса, ни чести, ни совести, и уж тем более нет каталога со стоимостью коллекции и фамилией владельца.

– Даже так? – несколько удивленно посмотрел на меня хозяин лавки. – Приносите. Думаю, мы договоримся.

– Договоримся. Хм. Это довольно расплывчато, не правда ли? Мне надо знать прямо сейчас: вы дадите честную цену, или мне не теряя времени, поискать других покупателей?

– Я вам дам лучшую цену в этом городе. Никто не даст больше меня. Даю вам свое честное слово. Вас это устраивает?

– Мне сказали, что на ваше слово можно положиться. Приду часам к десяти, – сказал я, затем подойдя к сидевшей Кате, подал ей забытый футляр с драгоценностями, затем руку. – Идемте, Екатерина Михайловна.

Попрощавшись с хозяином лавки, мы вышли на улицу.

– Мне очень стыдно перед вами, – сказал молодая женщина, не успев сделать и десяти шагов. – Простите меня, пожалуйста. Последние дни я словно сама не своя.

– Ничего, с кем не бывает. Сколько вам нужно денег?

Катя резко покраснела, какое-то время молчала, нервно перебирая пальцами ручки сумочки, потом тихо ответила:

– Семьдесят пять тысяч рублей. Двадцать пять тысяч я набрала.

– Приличная сумма. Когда нужны?

– Завтра. На крайний случай – послезавтра. Причем с самого утра, и никак не позже.

– Пятьдесят тысяч я вам железно обещаю, насчет остальной суммы… Тут как получится.

– Вы же не часовщик?

– Нет. Разрешите представиться. Василий Иванович Чапаевский, – сымпровизировал я, не желая открывать свою настоящую фамилию.

– Могла бы догадаться, но я все это время была слишком занята своим горем. Екатерина Михайловна Долматова.

– Екатерина Михайловна, теперь давайте сделаем так. Я отвезу вас домой, а завтра мы с вами встретимся. Вот только когда? – я задумался, глядя на посветлевшее лицо молодой женщины, которая избавилась от груза забот, перевалив их на мужские плечи. – Хм. Не знаю, поэтому сделаем так: ждите меня дома.

На следующее утро я приехал с Воскобойниковым к лавке старого антиквара. Про встречу с Катей я ему рассказывать не стал, так как его это не касалось. Приехали за час до назначенного времени. Сели в трактире, сделали заказ и стали наблюдать за улицей и лавкой антиквара. Мы видели, как приехал старик, рассчитался и отпустил извозчика. Открыл магазин, вошел.

– Интересно, куда это наш старый еврей прямо с утра ездил?

Вопрос был чисто риторический, поэтому я пропустил его мимо ушей. Еще спустя полчаса, в назначенное время, я вошел в лавку с двумя раздувшимися саквояжами в руках. Иван Николаевич остался на улице страховать меня. Закрыв дверь, поздоровался с хозяином лавки и сразу спросил:

– Дверь на замок?

– Обязательно, – последовал ответ. – И табличку повесьте, чтобы не беспокоили. Дело у нас серьезное, а значит, не терпит никакой спешки.

За прилавком у него было помещение наподобие склада, как мне объяснил хозяин, и кабинет, где он вел бухгалтерию и лежали документы. Абрам Моисеевич привел меня в свой кабинет, сел за письменный стол, отодвинув в сторону папки с бумагами, после чего я стал выкладывать перед ним то, что мы отобрали с Воскобойниковым. Одни предметы антиквар осматривал так, на глазок, для других использовал лупу, искал клейма и пробы. Особенно внимательно он отнесся к монетам, но, к моему удивлению, не стал высыпать их все, а только достал из каждого мешочка по десятку монет и какое-то время внимательно их исследовал, потом поднял голову и спросил:

– Монеты здесь все?

– Все, что у меня были.

Какое-то время хозяин кабинета думал, шевеля губами и глядя куда-то в пространство, потом словно очнулся, посмотрел на меня и медленно, словно взвешивая каждое свое слово, сказал:

– Я дам четыреста… шестьдесят тысяч… за все.

– Мало. Меня предупредили, что вы имеете привычку в самом начале торгов сбивать цену на двадцать – двадцать пять процентов. К тому же хотелось бы спросить: у вас, у евреев, совсем не осталось чувства благодарности? Что ни говори, а я вам вчера помог.

Антиквар сначала закатил глаза, потом почмокал, пожевал губами и только затем произнес:

– Ладно. Пятьсот двадцать тысяч. Но это окончательная цена, больше не подвинусь ни на одну копейку.

– Хорошо. Нужны золотые царские десятки, американские доллары или английские фунты и триста тысяч рублей.

– М-м-м. Рубли у меня есть прямо сейчас. С остальным будем сейчас разбираться. Садитесь, молодой человек, в ногах правды нет.

Спустя час я вышел из лавки уже с одним саквояжем и с одним неожиданным и интересным предложением от антиквара. Стоило мне завернуть за угол, как меня догнал Воскобойников. Узнав цену, укоризненно покачал головой, но при этом вид у него был довольный. Взяв извозчика, мы отвезли деньги к Воскобойникову домой, где я отдал ему двести тысяч рублей и остальную его долю в валюте. Взяв деньги для Кати, я поймал любопытный взгляд бывшего агента.

– Когда ждать?

– Не знаю, но приду, скорее всего, скоро.

Не успел извозчик натянуть вожжи, останавливая лошадь, как двери особняка распахнулись, и из дома выбежала Катя. Я только успел сказать извозчику: «Подожди», – как молодая женщина подбежала ко мне. На ее красивом лице отразились сразу волнение и надежда.

– Здравствуйте, Екатерина Михайловна. Не волнуйтесь, я принес нужную вам сумму. Держите.

– Василий Иванович, – молодая женщина приняла завернутую в газету пачку денег и прямо засветилась от счастья. – Не знаю даже, как вас благодарить! Вы просто спасли меня! Вы не просто…

– Поблагодарили и хватит. К тому же вам надо спешить, если я не ошибаюсь.

– Погодите! Василий Иванович, вы благородный человек и поэтому должны знать, на что пойдут эти деньги. Они нужны мне для освобождения моего мужа и отца из тюрьмы, – Катя замерла, ожидая моей реакции на ее слова.

Мне нескольких секунд хватило, чтобы оценить и проанализировать ее откровение. Первое, что мне пришло в голову, так это то, что ее разводят какие-то мошенники. Второй вариант был самый грустный: чекисты устроили ловушку. Третий, жизненный: большевистский начальник при тюрьме построил на этом свой бизнес.

– Вы уверены, что люди, к которым вы обратились, вам помогут? Извините, Екатерина Михайловна, что высказываю свое недоверие, но время сейчас нехорошее. Сейчас столько дерьма всплыло… Извините меня за выражение, но по-другому не скажешь. Может, я лезу не в свое дело, но все равно хочу спросить: зачем вы сами занялись этим делом? Неужели не нашлось у вашего мужа здесь друзей, которые могли бы взять это на себя?