Дмитрий Силлов - Закон войны [litres]

– В смысле? Украсть одежду у убитого?

Я покачал головой, не найдя слов. Может, это другой Захаров, не тот холодный и расчетливый убийца-ученый из моего мира? Тот для достижения своих целей не останавливался ни перед чем – в отличие от этого восторженного идеалиста.

– К тому же он еще живой!

Я бросил взгляд на немца с ножом, всаженным чуть ниже затылка. Лежит на боку, глаза безумные, изо рта слюна стекает по подбородку. Ну да, позвоночник я ему перерезал, словно толстый кабель телефонной связи, при этом жизненно важные органы не задел. И теперь сигналы от мозга ниже раны не доходят. Тело парализовано, но фриц пока жив. Ничего страшного, скоро для него все закончится – в отличие от тех несчастных моих соотечественников из далекого прошлого, которым эти бравые парни не подарили быстрой и легкой смерти, предпочитая поиздеваться над беспомощными жертвами.

Из-под закрытого люка выступила вода. Ясно. Пока я тут разбирался с пьяными захватчиками, река через открытые шлюзы полностью затопила подземелье, похоронив под своими водами и жутких монстров Захарова, и молодчиков Гебхарда. Очень надеюсь, что вместе с ним, пусть даже этот не особо печальный факт негативно повлияет на историю…

И тут я увидел, как Захаров направляет автомат на раненого фрица.

– Нет, твою ж…

Договорить – вернее, доорать я не успел, короткая очередь разнесла немцу голову. Надо же, стрелять этот суперученый все-таки и вправду умеет. Только не там, где надо, и не туда, куда нужно.

MP-40 молотит негромко, но его услышали. Снаружи раздался окрик на немецком – некий фриц интересовался, какого черта происходит.

Медлить было нельзя. Я успел напялить штаны мертвого немца и даже сапоги натянуть. А вот Захаров и не думал ничего делать. Он стоял с автоматом в руках и глядел на труп стеклянными глазами.

Понятно, «шок первого», как называют это состояние бывалые сталкеры, – такое случается сплошь и рядом, когда неопытный новичок-«отмычка» совершает свое первое убийство. Некоторых начинает трясти как в лихорадке, другие ревут как бабы, размазывая сопли по щетинистым мордам, третьи же вот так, как сейчас Захаров, – каменеют, не в силах оторвать взгляд от трупа. Попадаются, конечно, и такие, кто убил – и пофиг, дальше своими делами занимаются, но сейчас был точно не тот случай.

И надо было что-то срочно делать.

Ну, я и сделал.

Сорвал с трупа китель, оперативно натянул на себя, нахлобучил кепку на голову, вырвал автомат из рук Захарова, сунул ему его гребаный портфель и прошипел на ухо:

– Ты пленный. Запомнил? Повтори!

– А?

Ученый явно не понимал серьезности ситуации. Он вообще ничего по ходу не понимал: «шок первого» наглухо парализовал его мозг. Правда, когда я размахнулся, чтоб второй раз за ночь отвесить леща, дабы разблокировать мозг Захарова, ученый поднял руку и сдавленным голосом быстро проговорил:

– Я понял!

Ага, понял он. Рефлекс сработал. Вот что трендюли животворящие делают!

– Тогда на выход, – прохрипел я, намеренно сажая голос – если фрицы начнут пытаться со мной говорить, придется изображать сильно простуженного, обходясь тем, мягко говоря, скромным словарным запасом, которым я располагал.

Мы вышли из сарая – и вот оно, здрасте. Навстречу нам спешил патруль, держа наготове винтовки. Конечно, пристрелить их можно было запросто, но если трескотню автомата, приглушенную стенами сарая, услышали лишь вот эти двое, то начни я стрелять на открытом воздухе – и все, считай, приехали. Несмотря на ночь, сюда сбегутся другие патрули, и можно считать, что я отвоевался. И Захаров до кучи тоже.

Потому пришлось действовать решительно. Я довольно чувствительно ткнул ученого автоматным стволом меж лопаток, придав ему ускорение и задав направление движения – то есть прямо на патрульных. Которые еще на бегу метров за десять до нас принялись громко задавать вопросы – а именно, что это за тип в белом халате, куда я его веду и почему в сарае были слышны выстрелы?

Я прокашлялся, хрипло выдал «русиш швайн, доннерветтер», изрядно сомневаясь, что накопаю в голове еще что-то, соответствующее ситуации, как вдруг Захаров на чистом немецком начал тараторить о том, как он, русский ученый, рад сдаться в плен доблестным немецким воинам, как он мечтал работать на благо европейской науки – и вот подвернулась удача, его освободил из советской неволи героический солдат, убивший куратора НКВД, приставленного следить за несчастным ученым.

Все это я понимал очень примерно, так как Захаров выражался довольно витиевато, но патрульных проняло. Они замедлили шаг, а потом, переглянувшись, и вовсе остановились. Вид ученого в окровавленном белом халате, с портфелем в руках, свободно балаболящего на языке Гете и Шиллера, вворачивая в него цветистые обороты, на солдат подействовал гипнотизирующе. Эдакий разрыв шаблона, который они принялись усиленно осознавать.

И осознавали еще некоторое время, пока мы не подошли ближе…

Осенью ночи на Украине довольно светлые, но не настолько, чтоб разглядеть черты лица. У фрицев на груди болтались прямоугольные фонарики, и один из них взялся было за фонарь с понятной целью – получше разглядеть, что за типы им встретились…

А вот это мне точно было не нужно. Увидев мою славянскую физиономию, немцы сразу догадаются, что я не совсем тот, за кого пытаюсь себя выдавать. Что, само собой, чревато нежелательными последствиями.

Потому, поравнявшись с фрицами, пришлось действовать быстро – и по возможности бесшумно.

Совсем тихо, конечно, не получилось – когда человека со всей силы бьют ногой в пах, он обычно хрипеть начинает, ибо дышать становится очень сложно. Любитель фонариков согнулся пополам, пытаясь втянуть в легкие немного воздуха. Его напарник, быстро сообразив, что дело нечисто, попытался направить на меня винтовку с примкнутым штыком, оружие длинное и громоздкое, которое я, забросив автомат за спину, схватил за ствол и дернул влево и на себя, одновременно закручивая корпус против часовой стрелки.

Немец такого не ожидал – ну не преподавали в сорок первом приемы рукопашного боя, которые будут разработаны лет через шестьдесят, – и всеми силами попытался удержать в руках оружие…

Зря. Отпустил бы – глядишь, получил шанс выжить. При этом приеме чем сильнее за винтовку держишься, тем больнее руки выкручиваются в суставах. Помимо этого, он хорош тем, что при его проведении палец стрелка соскальзывает со спускового крючка, исключая возможность выстрела. Конечно, все это работает, если действовать очень быстро.

А я действовал быстро… Когда от скорости движений зависит твоя жизнь, вертеться начинаешь, как угорь на горячей сковороде.

В общем, винтовку фрицу пришлось отпустить, после чего он немедленно получил нокаутирующий удар прикладом в челюсть и рухнул на землю. Однако в подобных ситуациях стоит учитывать, что любой нокаут штука временная.