Василий Панфилов - Дипломная работа [СИ]

– Соглашусь, – протянул Аполлинер за соседним столиком.

– Не все это понимают, – Военгский благодарно кивнул поэту, – и от того бывают разнообразные коллизии националистического характера.

– Погромы! – выкрикнул кто-то с места.

– Верно, – спокойно кивнул пилот, – погромы. Но ведь и среди откупщиков [30] Откуп – система сбора с населения налогов и других государственных доходов, при которой государство за определённую плату передаёт право их сбора частным лицам (откупщикам). процент иудеев аномально велик! Пусть эта практика де-юре канула в лету, но значительная часть предприятий с сомнительной моралью в руках иудеев!

– Я никого, – выделил голосом Военгский, – не оправдываю и не обвиняю, а лишь говорю о взаимной нелюбви и том, что нелюбовь эта зиждется пусть на обветшалом, но всё же фундаменте. Интернационализм, в его здоровой форме, учит смотреть на ситуацию не с национальной, а классовой точки зрения. Смотреть, и видеть настоящих врагов – паразитов, присосавшихся к плоти народов!

– Спорно, – вклинился в паузу Бурш, обмахиваясь шляпой и переглядываясь с очаровательной супругой, которая в кои-то веки начала одеваться и вести себя женственно, – впрочем, продолжайте!

– Благодарю, – чуть усмехнулся Илья, – Так вот, интернационализм предполагает, что все народы, а отчасти культуры, равны между собой. Уже здесь немало спорных моментов, но…

– … не будем заострять на них внимание, ибо речь сейчас о другом.

– Я, – пилот чуть подался вперёд, – хочу, чтобы все вы представили себе карту Российской Империи. Люди здесь образованные, так что задача не из самых сложных. А теперь попробуйте сопоставить географическую карту с законодательством Российской Империи!

– А-а… – протянул Аполлинер, – вот оно… молчу, молчу…

– Законодательство Империи весьма серьёзно ограничивает перемещение подданных… – Военгский пристально посмотрел на художника, выкрикивавшего недавно о погромах, – всех поданных, не только иудеев! А точнее – всех представителей мещанства и крестьян.

– Даже перебраться на постоянно место жительство в другую губернию иногда проблематично, получить же заграничный паспорт, – пилот сделал глоток воды, – могут только представители привилегированных сословий, и…

– … жители приграничных губерний! То есть жители Царства Польского, Финляндии, Прибалтийского края и Кавказа! Преимущественно НЕ русские! Жители этих губерний могут получить паспорта как официально, так и перебраться через границу нелегально.

– Добавим сюда специфическую, и притом долговременную политику властей в Петербурге, когда национальные чувства окраин угнетаются, а народы русифицируются железной рукой. Это делает ситуацию хоть и революционной, но я вас уверяю, ничуть не интернациональной!

– Одновременно с угнетением культурным, Империя насаждает в тех краях промышленность и развивает сельское хозяйство, ибо близость к европейским рынкам делает это развитие выгодным. И разумеется, развитие промышленности не может обойтись без развитой… более развитой, чем в России, системы образования!

– И что мы видим? – задал Военский риторический вопрос, – С одной стороны окраины, населённые национальными меньшинствами, ненавидящими Петербург и отчасти переносящими эту ненависть на русский народ.

– С другой, – он качнул рукой для наглядности, – забитые, необразованные в массе своей русские крестьяне, которые даже не знают, что можно жить лучше! Жестокий гнёт на всех уровнях, в том числе и религиозном, и одновременно – игра Петербурга на национальном самолюбии русского народа.

– Уже сейчас мы видим, что количество революционеров из представителей русского народа, народа глубинного, стремится едва ли не к нолю! Всех нас, – Военгский обвёл рукой Де Флор – представляющих Российскую Империю, здесь больше десятка человек. И нет ни одного… подчеркну – ни одного человека из числа российских крестьян!

– А вы… – Андрэ Жид подался вперёд, с интересом изучая Илью.

– Помор, – спокойно ответил тот, – отдельный этнос, родственный русскому. Хотя не все так считают, ну да это личное дело каждого… и к слову – я как раз вырос в одной из губерний, которые считаются пограничными.

– Представители собственно русского народа, русских крестьян, не имеют даже возможности, – выделил Илья голосом, – присоединиться к революционной борьбе. Парадокс, но большую часть Российской Империи представляет едва ли не самая малочисленная часть социалистического движения!

– Значительная часть революционеров с национальных окраин, – продолжил Военгский устало, – хотя и социалисты, но с явственным оттенком национализма. Да-да… вспомните мои недавние слова о политике Петербурга в приграничных губерниях! Националистическая эта позиция если и не выражена явно, то сидит в подсознании, влияя на принятие решений.

– Интернационализм, товарищи, в такой ситуации может быть декларируемым на словах, но деле это будет национализм под маской интернационализма! Интернационализм за счёт русского народа! Минуточку! – Военгский жестом остановил потенциального оппонента, – Дайте договорить!

– Даже, – выделил он голосом, – если считать всех революционеров людьми глубоко порядочными и непредвзятыми… а мы знаем, что это не так! Но и в этом случае они будут опираться на нравственные и культурные ориентиры, знакомые с детства! На людей, к которым они привыкли в юности, и прежде всего – на земляков.

– Вот поэтому, – Военгский решительно махнул рукой, – я безусловно интернационалист, но – с учётом интересов не только классовых, но и национальных!

– Справишься! – с уверенность, которую сам не чувствую, сжимаю плечо Владимиру Алексеевичу, – Кто, если не ты?! Лифшиц? Или быть может, Гелетей?!

Дядя Гиляй фыркает дымом через нос, усмехаясь. В тесноватой моей каютке разом становится нечем дышать, но терплю… Вид у Владимира Алексеевича сейчас раскисший, и я не хочу, чтобы его видели таким.

– Ботсма может быть? – продолжаю я, – Вот уж дурак дураком, даром что в депутаты Фолксраада пролез на знатности фамилии!

– Боюсь, – тоскливо признался он, – управленец из меня так себе.

– Ха! А издательство?! Тянешь ведь, и тянешь хорошо!

– С городом, боюсь, не потяну… – он снова окутался дымом, а я раздражением.

– Потянешь, – присаживаюсь рядом, – в конце концов, ты репортёр и издатель, так им и оставайся! Как репортёр, всю жизнь занимавшийся социальными язвами общества, ты точно знаешь, как НЕ надо, а уж экономисты и юристы у нас есть!

– Хм…

– Да и поздно уже, – с ехидцей добиваю я, – выиграл уже выборы… так што не жужжи!

– А… – он уставился на меня и захохотал, и разом – как и не было хандры!