Алексей Булатов - Гаремы. Все зло от баб?

Я заметил, что Сафий смотрит на меня внимательно и пристально, ловя практически каждое мое движение. Я поморщился, так как чувствовал, что так просто от Сафия мне не отделаться. Его взгляд чем-то напомнил мне взгляд Анаконды, взгляд старого боевого волка, который видел эту жизнь, и обмануть которого было невозможно. Мы прошли в зал, который был освещен четырьмя канделябрами со свечами, что считалось огромной роскошью, так как каждая такая свеча стоила по местным меркам очень дорого. Но, видимо, ради меня было решено не жалеть свечей. Да и Мазур, как я понял, был далеко не бедным, а может быть и самым богатым жителем этого города.

– Садись Алексей, садись. Вот сыр, вот лучшее вино, кушай. Так что ты говоришь, четверо их было?

– Наверное, побольше, я еще видел нескольких, но они, видимо, опоздали. Ну и один убежал. Трое лежали в дворе, один живой, но кисть отрезана.

– Кисть, говоришь? Сафий, возьми начальника стражи, давай-ка проверим наших знакомых, ну, в общем, ты знаешь, что делать, – Сафий уже действительно понял, что необходимо, и, попрощавшись, взглянул на меня в последний раз и удалился. Меня накрыло волной облегчения, все-таки с Мазуром было проще, он был умен, но Сафий был мудр.

– Большое дело для города ты сделал. Это все молодой Липин, он давно метит на мое место, но вызов бросить не решался, вот и создал банду, дабы добиться переизбрания. После последнего турнира, когда меня ранили, он передумал и банду пытался распустить, но Хан почувствовал власть и распускаться не захотел. Так-то я бы предал Липина и Хана суду, но доказательств об их делишках у меня было недостаточно. Следов они после себя не оставляли. Но с кистью живого это ты мне опять здорово помог, если его получиться взять, дальше по цепочке всех передавим. Ну а Липина я постараюсь на турнире уговорить больше не хулиганить. Для этого сегодня мы с тобой маскарад-то и устроили, так-то я из дома не выхожу, но слухи, что я выздоравливаю, полезли, пришлось вот поиграть. Благо Сафий знает все, вот и рожу мне серым намалевал так, что я смыть до сих пор не могу.

Мазур внимательно посмотрел на меня и неожиданно спросил:

– Ты ведь, Алексей, мой человек?

– Не понял тебя, Мазур, что значит «твой»?

– Ну, ты не предашь меня? Не переметнешься к Липину?

– Ну, а стал бы я тебя лечить-то?

– Тоже верно, вытащил ты меня с того света, непонятно как. Сафий очень рад, он меня с детства пестует. Но что-то он к тебе с подозрением относится, придётся нам еще с тобой и с ним поговорить по душам, откуда ты и как к нам пожаловал.

Мое горло перехватило ужасом, как тут разговаривать на троих, и, как и что можно рассказывать этим двоим, чтобы меня тут не закололи прямо сразу, я был без малейшего понятия. Увидев мой испуганный взгляд Мазур смягчился.

– Алексей, ты не переживай, я теперь за тебя кому хошь кадык вырву, понимаю, тайна какая-то на тебе, но я твой должник, и Сафий тоже, у нас тут тоже своих тайн огород целый растет. Ты меня братом можешь считать!

От сердца чуть отлегло, но спокойствие все равно не вернулось. Как раз в этот момент вернулся Сафий и сказал:

– Мазур, поймали троих, один без кисти сейчас в церковном подвале тут, дознания творить будем. Пойдемте, опознаешь его для протокола, и потом вернемся.

Делать было нечего, ну не бежать же сейчас в другое измерение, так и не проведя тут до конца разведку по заданию Элронда. Я решил идти по той тропинке, по которой меня тащило проведение. Авось выживу, и чему-то еще научусь. Когда-то, в пятом или шестом классе, не помню точно, в школе мы проходили тему о «Святой инквизиции», и сейчас, спускаясь в подвал церкви рядом с домом Мазура, я понял, что если где инквизиция и есть, так вот сейчас рядом со мной. Все, что мы в детстве с ужасом и интересом рассматривали на картинках учебников, сейчас предстало перед моими глазами во всей красе. В темном зале с низким потолком, на крюках, вбитых в потолок, висело двое, а один, с отрубленной рукой, был растянут рядом на дыбе. То, что приспособление из двух деревьев на железном каркасе именно дыба, у меня сомнений не вызвало, как и назначение очень многих инструментов, которые были аккуратно разложены тут на верстаке. За верстаком стоял улыбчивый толстяк. Улыбка просто не сходила с лица его, было видно, что он любил и ценил свою работу, а увидев нас, улыбнулся еще шире:

– О, уважаемый Мазур, рад Вас видеть в добром здравии, удивлен этому и рад несказанно.

– Спокойно, Милл, то, что я тут, это государственная тайна, ты обязан молчать, иначе сам окажешься вот здесь, – Мазур показал на дыбу, и на милого Милла эти слова произвели впечатление.

– Да я сам вырву себе язык, мессир, если кому проболтаюсь. Но все равно очень рад вас видеть в добром здравии.

– Ну, хватит тебе уже болтать, рассказывай давай, что успел сделать? – в диалог вступил Сафий и Милл тотчас затараторил:

– Господа, да я, в общем-то, еще ничего и сделать не успел толком, вот только угли распалил, да руку вот этому несчастному прижег, чтобы он раньше времени от кровотечения-то не помер. Этих вот подвесили только, но им стражники видать хорошо надавали, когда они в себя придут, не ведаю, но если что, за колодезной водичкой я уже послал, ну и я Святого Отца жду, без благословения нельзя же начинать работку-то.

Я успел заметить как от словосочетания «Святой отец» передернуло и Мазура, и Сафия, но вслух Сафий сказал:

– Ну, так-то, конечно, без благословения нельзя, – тут он повернулся ко мне и спросил. – Алексей, это он?

Я взглянул на лицо распятого на дыбе человека, наверное бы не узнал его, но разрез на руке почему-то запомнил точно, эта была та самая рука, кисть которой я отделил мечом.

– Да, он самый, а этих двоих я не видел.

Милл затараторил опять:

– Да их взяли-то, они этого болезного тащили в квартале отсюда, может и не при чем они вовсе, может и не при чем, сейчас вот придут в себя, и выясним. Так-то я быстро с ними разговорюсь, у этого, – он показал пальцем на дыбу. – Шок болевой, с ним так просто поговорить-то не выйдет, кисточку-то ему рубанули и сейчас кисточка-то сама по себе болит так, что мои инструментики-то до него и не доберутся быстро. Но к утру и он тоже говорить будет.

Меня передернуло до самого основания, этот Милл был реально страшным садистом, это было видно, он получал от своей работы удовольствие, а когда он говорил слова «мои инструментики», он прямо закатывал свои поросячьи глазки, и в его высоком, почти писклявом голосе слышалось почти блаженство. Милл был явно кастратом, и меня поразило сочетание несочетаемого, он был весь такой толстенький и миленький, но при этом палач и садист. Мне хотелось уйти из этого помещения, и уйти быстро, и я уже хотел попросить об этом Мазура, но в этот момент вошел Святой отец. Видимо, во всех измерениях, образ священнослужителей каким-то неимоверным образом передавался сам собой. То, что вошедший был именно священником, я понял сразу. Хотя, в отличие от Милла, он не был толстым, а, наоборот, была видна практически армейская выправка и бугры из мышц явно были под рясой. Но то, что одежда у него была именно рясой, можно было предсказать без труда. Может быть, конечно, если бы я встретил его на улице, я бы еще на секунду и задумался, но тут, в келье инквизиции, одежда вошедшего не оставила у меня ни капли сомнения.