Иван Оченков - Мекленбургская принцесса [litres]

Прочие вьюноши, сообразив, что с ними никто шутить не собирается, присмирели и бежать более не пытались. Везли их морем, на свейской ладье, да такой большой, что никому доселе и видывать таковой не приходилось. В пути пару раз попадали в такую лютую бурю, что православные хотели было причащаться, да вот беда – не случилось попа с ними, да и кабы был, разве тут просфора в глотку полезет? Свейские же моряки только посмеялись над сиволапыми пассажирами и сказали, что шторм был и вовсе невелик, так – игрушки. Сказано – басурмане, что с них взять!

В Ростоке молодым людям, вправду сказать, поначалу понравилось. Ну, а что, город большой, красивый, весь в камне. Девки, опять же, пригожие по улицам ходят, а не взаперти в теремах сидят. Но посланный с ними дядькой подьячий посольского приказу Семен Ножин забаловать недорослям не дал, а велел браться за учение. Сам-то он по-немецки мало-мало толмачить умел, и обмануть его – ирода – не получалось. Для дела просвещения Семену ничего жалко не было, хотя кроме крепкой палки ничего и не имел. Вот ее-то он и пускал в ход, переиначив на чужеземный лад в шпицрутен, а чего обзываться-то? Батог – он и есть батог.

В общем, жили впроголодь, учились трудно, но не унывали, рассчитывая со временем вернуться домой и получить за муки, перенесенные на чужбине, вознаграждение. И тут как гром среди ясного неба! В – Мекленбург приехал не кто-то, а сам митрополит Ростовский Филарет. А дальше еще веселее – он в Росток пожаловал и пожелал увидеть студентов русских, поглядеть на их житье-бытье.

Ножин и прежде хуже всякой собаки был, а услышав про то, и вовсе как с цепи сорвался и велел недорослям привести в порядок одежу да морды умыть, дабы они своими непотребными харями иерарха православной церкви в тоску не привели. А где тут рожа благообразная будет, когда кою неделю горячего варева не видели? С хлеба на квас перебиваются, то есть на пиво. Вот пиво у басурман хорошее, тут не отнять!

– Мир вашему дому! – пробасил Романов, заходя в отведенное для отроков помещение.

– С миром принимаем, – нестройно прогудели они в ответ и стали подходить под благословление.

Митрополит показался молодым людям совсем не злым, стал расспрашивать, каково поживают, усердны ли в науках и давно ли были у причастия? С последним оказалось худо, поскольку посланный с ними инок занемог еще в Ругодиве, да там и остался, болезный, а иного им до сих пор не прислали.

– Не годится юношей без церковного окормления оставлять, – покачал головой Филарет и обернулся к сопровождавшему его монаху: – Брат Пахомий, каково разумеешь?

– Благослови, владыко, – правильно все понял тот.

– Быть посему!

– Государь мой добрый, – вдруг бухнулся на колени один из недорослей – Истома Дементьев. – Ослобони! Не дай загинуть в Неметчине, отпусти душу на покаяние, разреши вернуться домой…

Глядя на него, стали смелеть и остальные и, горько жалуясь на скудость, принялись молить его о возвращении в отчий дом.

– Давно ли науки изучаете? – нейтрально поинтересовался митрополит.

– Да уж второй год пошел…

– И много ли постигли?

– Да все, какие есть!

– Ишь ты! А ну-ка расскажите мне, вьюноши, о философии славнейшего мужа Аристотеля?

Студенты разом замолчали, будто наткнулись на невидимую стену, и лишь один из них, стоявший до сих пор смирно, кротко ответил:

– Не изучали мы еще сего, ваше высокопреосвященство. Тут бы до тривиума с квадривиумом добраться, да где там… Только-только немецкий да латынь разуметь начали, чтобы хоть как-то профессоров понимать.

– Как зовут тебя, чадо?

– Сергием крестили, владыко! Родионовым.

– А эти что же?

– Не гневайся на них, владыко, да только живем в таком гладе, что мудрено не зароптать. Кормов получаем столь скудно, что впору милостыню просить. Истома вот, не в укор будь сказано, хотел уже в холопы запродаться, насилу отговорили. Да что там о хлебе толковать, в церкви Божией сколько времени не были. Не к лютеранам же ходить, в соблазн себя вводя?

– Отчего так? – Филарет внимательно посмотрел на Ножина.

– Так уж вышло! – сокрушенно вздохнул Семен. – Государь велел купцам заботу о студентах русских иметь, а за то выделил им льготу да приказал двор Гостиный поставить, только сколько их тут, купцов-то тех? Поначалу кинулись торговать, да только – кто их тут ждал? Нет, шалишь, брат, все иноземцы под себя подмяли, а двор тот давно впусте стоит.

– Так, значит, ничего и не получаете?

– Ну отчего же – ничего? Дьяк Рюмин, когда был в остатний раз, давал денег, да запропал куда-то. Стольник фон Гершов, дай ему Бог здравия, тоже толику серебра выделил, да с государевых вотчин велел прислать на каждого по пяти пудов ячменя да пшеницы. Тем и живы.

– Нынче же скажу государыне о бедах ваших! – решительно заявил митрополит.

– Спаси тебя Христос, владыко!

– А ты, Сергей, со мной пойдешь. Вроде побойчее прочих будешь.

– Из первых в науках! – подтвердил Ножин.

– Иди-иди, – пробурчал вышедшему вслед за иерархом русской церкви товарищу Истома. – Вернешься – отведаешь тумаков, чтобы знал, как от своих отбиваться. Договорились же просить у владыки, чтобы ослобонил… Ой!

Неслышно подошедший сзади отец Пахомий услышал последние слова недоросля и цепко схватил его за ухо.

– Я тебе покажу, сукин сын, как от царевой службы леготу просить!

Фрау Анна не ошиблась. В магистратуре Ростока нашлись все необходимые документы, и скоро Марта с Марией стояли перед собственным домом. Девочке стоило немалого труда упросить мачеху отпустить ее с матерью, но случилось чудо, и та разрешила. Дело было еще в том, что со времен принятия «Ростокских договоров наследования» [25]герцоги Мекленбурга не имели своей резиденции в городе, а потому вынуждены были останавливаться в частных домах, а приемы проводить в городской ратуше. Правда, Катарина велела фон Гершову-младшему всюду сопровождать принцессу и не спускать с нее глаз, что он, впрочем, и без того делал.

Подарок бабушки-герцогини был невелик и выглядел, как большинство бюргерских домов в округе. Двухэтажный, с большим фронтоном, черепичной крышей и каменными стенами, стоящий бок о бок со своими близнецами, отличаясь от них разве что несколько нежилым видом. Внутри пахло сыростью и пылью, а все углы были густо заплетены паутиной.

– А привидения тут не водятся? – осторожно поинтересовалась Шурка, несколько иначе представлявшая себе эту недвижимость.

– Я полагаю, что если и водятся, то скоро сбегут отсюда, – с непроницаемым лицом ответил Болек, так что непонятно было, серьезно он или издевается.

– Мой бог, – даже прослезилась Марта, – здесь все так похоже на наш дом в Кляйнештадте!

– Там было так же грязно? – удивилась дочь, но взволнованная мать проигнорировала эту шпильку.