Иван Оченков - Мекленбургская принцесса [litres]

– Ваша светлость! – старался урезонить принцессу Марию мастер. – Не могли бы вы не шевелиться? Иначе ваше изображение будет далеко от идеала.

– Могу себе представить, – хмыкнула Шурка.

– Вот и стойте смирно.

– Слушаюсь и повинуюсь!

– Нет, это решительно невозможно! – всплеснул руками портретист, когда его модель в очередной раз дрогнула. – Вы ни секунду не желаете находиться на месте…

– Простите, мастер, – повинилась девочка, – но мне ужасно трудно стоять подобно истукану. Кстати, можно мне посмотреть на вашу работу?

– Смотрите, – пожал плечами художник – довольно почтенного вида дяденька примерно сорока лет от роду.

– Это что же, – изумилась непоседа, – вы только-только начали мое лицо?

– Разумеется! Мне от вас больше ничего не нужно. Для того чтобы написать платье, я найду более спокойную натурщицу. Пока же я напишу эскиз с вашим лицом, а позже перенесу его на основное полотно.

– Неужели у меня такой глупый и напыщенный вид? – снова нашла к чему придраться непоседа.

– Это парадный портрет, моя госпожа. Вам полагается быть на нем важной и величавой, как это подобает принцессе!

– Скука смертная!

– О майн готт! – застонал Болландт и счел за лучшее выйти, чтобы дать себе время немного успокоиться.

Оставшись одна, Мария стала с любопытством разглядывать рисовальные принадлежности, разложенные вокруг. Кисти, краски, палитру. Особое ее внимание привлекли лежащие отдельно листы твердой бумаги – почти картона, и несколько заостренных углей, заменявших мастеру карандаши.

В своей прежней жизни Шурка очень хотела научиться рисовать, но в селе, где они жили с мамой, не было не то что студии, но даже самого захудалого кружка. Собственно, как и учителя рисования в школе, ставку которого подменял обычно кто-то из других учителей, а потому большинство ее выпускников могли нарисовать разве что дом с трубой. Но юную художницу это не остановило, и бумаги, с помощью карандашей, краски и фломастеров, она перепортила столько, что мать только за голову хваталась.

Так что, когда она поступила в техникум (дать обеим дочерям высшее образование – было для их семьи неподъемной задачей), одним из наиболее трудных предметов для нее было черчение. Но, как говорится, терпение и труд все перетрут, и она, хоть и с немалыми усилиями, но освоила эту нелегкую науку.

А дальше на помощь пришел случай. Как и многие студенты, она старалась летом хоть немного заработать, а потому не чуралась никакого дела. Однажды ей предложили заняться ремонтом, и она, недолго думая, согласилась. Вместе с компанией из таких же студентов она ходила по квартирам и частным домам, в которых красили стены, клеили обои и вообще делали все, что потребуется. И вот в один прекрасный день, когда заказ на ремонт уже был, а материалы еще не привезли, она шутки ради расписала одну из стен остатками имевшейся у нее краски. Компаньоны не обратили на эти художества особого внимания, поскольку стены все равно предстояло предварительно подшпаклевать, а затем грунтовать.

Но стройматериалы на сей раз привез не бригадир, а сам хозяин, и ему неожиданно понравились Шуркины художества. Недолго думая, он сговорился с юным дарованием, чтобы та раскрасила по окончании черновой отделки его студию. Та согласилась и, неожиданно для себя, заработала довольно солидные для нее деньги. Потом был еще заказ, потом еще, и приработок едва не стал основной профессией. В какой-то момент она даже собиралась бросить учебу, и, если бы не старшая сестра, непременно сделала бы это. Но Алена всегда умела трезво смотреть на вещи и смогла убедить ее в необходимости завершения образования.

Все эти сцены из прошлой-будущей жизни так ярко промелькнули перед глазами девочки, что она не смогла удержаться и взялась за уголек. Глаза ее затуманились, рука неожиданно обрела силу, и она начал размашистыми движениями покрывать бумажный лист легкими штрихами.

– Что это вы делаете, сударыня? – вернул ее к реальности голос мачехи.

Оказывается, потерявший всякое терпение живописец, выйдя из залы, встретился с герцогиней и, недолго думая, выложил ей все, что у него накопилось по отношению к юной принцессе. Та немедленно отправилась вслед за ним, а за ней увязались и Карл Густав с Петером, изрядно заскучавшие после того, как остались без компании Марии Агнессы.

– Простите, ваше королевское высочество, – испуганно воскликнула девочка. – Я просто немного…

– Не проявили усидчивости, не так ли, ваша светлость? – саркастически продолжила ее фразу Катарина Шведская. – Да будет вам известно, что только желание закончить портрет удерживает меня в Берлине и заставляет злоупотреблять гостеприимством курфюрста и его семьи! И потому я нахожу недопустимым…

– Матушка, но это же прекрасно! – неожиданно прервал ее сын, увидевший рисунок.

– Что?!

– Ну, посмотрите, ваше высочество, разве это не прелесть?

Герцогиня с недоумением уставилась на листок картона, и черты лица ее смягчились. На рисунке был изображен мальчик, в схематичных чертах которого было легко узнать принца, игравшего со щенком. Несмотря на незаконченность жанровой сценки, в ней чувствовалась экспрессия и какая-то необычайная легкость. Вроде бы всего несколько скупых штрихов сумели показать улыбку мальчика, игривость щенка, так что даже суровая шведская принцесса не смогла остаться равнодушной.

– Как давно вы, ваша светлость, получаете уроки рисования? – сдержанно спросил Болландт, мигом оценив работу.

– Я?! Простите, я больше не буду… – совсем смутилась Шурка и, густо покраснев, готова была сквозь землю провалиться. – Да я вообще первый раз…

– Ну, конечно, – хмыкнула Катарина. – И на языке московитов вы, судя по рассказам вашей матушки, тоже заговорили совершенно неожиданно!

– Но я действительно…

– Если мне будет позволено? – почтительно вмешался художник.

– Да, мастер! – кивнула герцогиня.

– Очень может быть, что с принцессой и впрямь не занимался хороший художник. Посмотрите – движение упирается в край листа, кисть руки непропорциональна голове, а собака и вовсе парит в воздухе. У ее светлости зоркий глаз и твердая рука, но перспективе и композиции ее не учили. Весьма вероятно, она имела возможность наблюдать за работой какого-нибудь графика при дворе ее благородной бабушки и, сколько могла, подражала ему. Однако у нее, несомненно, есть талант! И было бы неплохо, чтобы она его развивала, разумеется, под руководством умелого мастера!

– Вы полагаете это занятие приличным для принцессы? – высоко подняла брови Катарина.

– Разумеется! – оскорбился мастер. – Я ведь не предлагаю ей красить стены… А писать картины – весьма почтенное искусство, и многие высокородные господа не чураются его!