Иван Оченков - Мекленбургская принцесса [litres]

– Я вовсе не хотела вас обидеть.

– А я и не обижаюсь. Так кто тот негодяй, что довел вашу светлость до слез?

– Но почему вы решили, что в этом виноват мужчина?

– Ну, было бы довольно глупо плакать вам из-за женщины!

– А вы и впрямь забавная!

– Обхохочешься! Так кто?

– Зачем вам это знать? – вопросом на вопрос ответила Анна София.

– Для опыта. Просто я еще в детстве решила, что ни один самодовольный индюк в штанах никогда не доведет меня до слез!

– В детстве? Занятно!

– Хорошо, я вам сама расскажу, а если я в чем-то ошиблась, то вы меня поправите. Итак, вам хуже горькой редьки надоел отчий дом, и вы были бы очень рады его покинуть. К сожалению, единственный способ для этого – выйти замуж, а с этим вам хронически не везет. Жених, с которым вы были обручены в детстве, погиб, королевич Владислав очень не нравится вашей благородной матушке, а мой венценосный дядя выбрал вашу сестру. Так?

– Что-то вы подозрительно хорошо осведомлены!

– Что поделаешь, издержки происхождения. Для ваших служанок я – пустое место, но при этом они ужасно болтливы.

– Вы всего пару дней при нашем дворе… что, неужели эти мерзавки так бесстыдно все это обсуждают?!

– Еще и не так. Но это не важно. Лучше скажите, вам правда нравится кузен моей мачехи?

– Ну, я его очень давно не видела, – смутилась дочка курфюрста. – Можно сказать, с детства. Но нам присылали его портрет, и на нем он такой…

– Красавчик? – уточнила Шурка. – Смело делите увиденное на три! Наверняка художник безбожно польстил ему.

– Вы думаете?

– Уверена! Но в любом случае он сын короля и, с большой вероятностью, сам – будущий король. Я слышала, в Польше любят красивую жизнь, балы и все такое прочее. Так что там всяко будет веселее, чем в Берлине.

– Моя матушка и слышать не хочет о его кандидатуре.

– Но ведь его отец – сюзерен Пруссии, не так ли?

– Да, но он…

– Не проявляет настойчивости?

Ответом был лишь тяжелый вздох и красноречивое молчание. Принцесса некоторое время смотрела на Анну Софию с сомнением, а потом решилась:

– А вы напишите ему!

– Как?!

– Пером, ваша светлость. Ему сейчас наверняка грустно. Войну он проиграл…

– Вашему отцу!

– Угу, у моего батюшки просто дар – делать других несчастными. Но о поражении вам писать как раз не надо. Лучше напишите, что восхищаетесь его благородством, храбростью… Что он – цвет рыцарства, наконец!

– Вы тоже так думаете? – оживилась девушка.

– Нет, конечно, но ему-то об этом зачем знать?

– Невероятно!

– Да все нормально! Как бы вы ни похвалили мужчину, он с готовностью примет это на свой счет, так уж они устроены.

– Но что мне это даст?

– Ну, если он и впрямь полагает себя рыцарем, то ему страсть как хочется победить дракона и освободить прекрасную даму. С драконом у него, правда, промашка вышла, но станьте дамой его сердца, и он горы свернет по пути к вам!

Анна София, раскрыв рот, слушала откровения мекленбургской принцессы, на какое-то время забыв о ее возрасте. Какие-то суждения показались ей не лишенными смысла, другие просто были повторениями ее тайных чаяний, третьи настолько поразили ее своей оригинальностью, что она поневоле к ним прислушалась.

Старшая дочь курфюрста была натурой страстной и увлекающейся. Ее душа и сердце требовали действия, а положение диктовало необходимость покорности и смирения. Совмещать это было трудно, и она тщательно скрывала от других свои мысли. И вдруг – маленькая девочка так спокойно и здраво рассуждает о том, о чем она и думать боялась, не то что говорить. Тут было о чем задуматься. В смятении она дослушала Марию Агнессу и отправилась к себе. Слезы ее высохли, а в глазах зажегся огонь.

Шурка проводила Анну Софию скептическим взглядом и продолжила свой путь. Оказалось, что пока она беседовала с девушкой, Марта успела вернуться и ждала дочку в комнате.

– Где ты была? – встретила она ее вопросом.

– Этот дворец такой большой, – пожала плечами принцесса. – Я просто немного заплутала. А что ты сказала гонцу?

– Что с нами все в порядке, и передала письмо для твоей бабушки. А теперь давай переодеваться, пока ты не измяла свой наряд. Он тебе еще пригодится.

Девочка покорно стояла перед матерью, давая ей возможность расстегнуть крючки, а кое-где и распороть нитки, а затем выскользнула из платья и, оставшись в одной сорочке, пошлепала к обычной одежде. «Что-то меня опять потянуло устраивать чужую личную жизнь, – запоздало подумала она. – Может, мне брачное агентство открыть?»

Маркграфиня не забыла о своей идее заказать портрет принцессы Марии Агнессы и немедленно занялась поисками достойного живописца. Увы, художников в Берлине было не так много, а хороших и того меньше. Заезжих мастеров из Голландии в это время тоже не случилось, но тут на помощь пришел случай. В столице Бранденбурга проездом оказался Генрих Болландт, возвращавшийся из Кенигсберга, где только что закончил работу над портретом герцога Альберта Фредерика, к себе в Байрейт.

Он, можно сказать, был придворным художником прусского герцогского дома и, попав в Берлин, не мог не зайти во дворец, чтобы засвидетельствовать свое почтение дочери своего сюзерена.

– Как хорошо, что вы зашли, мастер, – обрадовалась Анна. – У меня есть для вас маленькая просьба.

– Ваши желания – закон для меня, – почтительно поклонился Болландт. – Вы, ваша светлость, вероятно, хотели бы заказать свой портрет?

– Верно, но не свой.

– Тогда чей?

– Посмотрите, мастер, вон туда.

– На детей?

– Да.

– А кто это?

– У нас гостит герцогиня Мекленбургская Катарина…

– Это дети Странника?

– Именно.

– Я слышал, при их дворе часто работали многие знаменитые голландцы.

– Это верно, мой друг, я даже слышала, что Катарина Шведская приглашала самого Абрахама Блумарта, чтобы тот написал портреты принца Карла Густава и принцессы Евгении. Но посмотрите внимательнее на старшую девочку. Да-да, на ту, которая играет со щенком.

– И кто же она?

– Это старшая дочь Иоганна Альбрехта – Мария Агнесса, родившаяся еще до того, как он женился на дочери шведского короля.

– Подождите, это та самая принцесса, о чудесном спасении которой от разбойников нынче толкуют на всех углах Берлина?

– Да, мастер, и я хотела бы, чтобы вы написали ее портрет. Разве вас не прельщает возможность бросить вызов знаменитому голландцу?

– Вы искушаете меня, ваша светлость!

– Так мы договорились?

– Вы еще спрашиваете!

Живописец с энтузиазмом принялся за дело, и для Шурки наступили тяжкие времена. Теперь каждый день ей приходилось по нескольку часов позировать мастеру Болландту. Ситуация усугублялась тем, что герцогиня Катарина собиралась как можно скорее покинуть Берлин, с тем, чтобы начать подготовку к переезду в Москву. Однако, не желая обижать гостеприимную хозяйку, она все же согласилась задержаться на несколько дней, необходимых для работы придворного художника.