Сергей Сиверс - Хроники Януса

Папирий задумался.

– Я правильно тебя понял? Ты действительно хочешь сам взяться за карфагенянина? – снова спросил он, внимательно глядя на меня и подняв подбородок.

Я кивнул.

– Именно так, сенатор.

– Не слишком ли для старшего, у которого в подчинении люди и ещё масса других дел. Хватит ли у тебя времени?

– Хватит, сенатор.

Еле заметная тень досады на моё упорство мелькнула в его глазах. Он посмотрел в сторону что-то думая про себя.

– Скажи мне вот что. Он заточён во Вратах Цербера. Там свои способы дознания. Но этот узник слишком ценен для нас… то есть, я хотел сказать, для вас, для следствия. Ты уверен в своих людях? Не считаешь ли ты, что там могут, гм… перегнуть палку, а ведь ты сам сказал, что вы хотите разговорить его. Не думаю, что пытки лучший способ сделать это. Не считаешь ли ты что ему нужна другая тюрьма, помягче?

Если раньше у меня была лишь догадка, то теперь я всё больше и больше склонялся к тому, что он и был одним из трёх на встрече с префектом.

– Сенатор, я избрал это место лишь с целью обеспечить ему там безопасность, а не для пыток, – ответил я. – Это так, у Врат суровая репутация. Но это самое охраняемое место в Риме. Что же до методов, я могу заверить, что никогда не перегибаю палку без нужды. Я предпочитаю уговоры. Все мои люди подвластны мне. Они не сделают ничего, что было бы вне моих приказов.

– Ты уверен в этом? – он испытывающе взглянул на меня.

– Абсолютно.

– Тогда объясни: почему в тюрьме, где никто не делает что-то без твоих приказов, исчез протокол допроса?

Я был поражён его осведомлённостью. Факт пропажи протокола не знал даже префект. Я едва сдержался от того, чтобы расспросить его откуда он это знает, но всё же сдержался, так как это было бы самонадеянной ошибкой. Зато теперь мне было очевидно, что у этого человека есть какой-то свой источник…

Возникла долгая пауза. Мы внимательно смотрели друг на друга. Сенатор не был моим прямым начальником, но задавая подобные вопросы, вынуждал меня отчитываться ему как префекту, который интересовался куда меньше. Я, по правде говоря, вообще не был обязан отчитываться ему. Он, вероятно, знал это и испытывал меня. Догадывался ли он, что я чувствую? Возможно, моя неохота рассказывать про то, что вне его полномочий выдавала меня в голосе или по выражению лица. Но, возможно, он нарочно вызывал меня на откровенность чтобы так приблизить, ибо рассматривал мою излишнюю откровенность как плату… плату за будущую должность претора, которую я вот-вот получу. Я очень хотел бы ошибиться насчёт этого.

– Это был единственный случай за много лет, – ответил я. – Мы проводим расследование. Я сделал выводы и стал более тщательно проверять людей.

… разумеется, я не сказал, что взял на работу родственника префекта под поручительство последнего.

Затем вздохнул и продолжил:

– Поимка врага была плодом долгой работы, сенатор. Это длилось не один год, и многие люди погибли ради этого. Я хочу продолжить расследование и скоро обещаю представить важные сведения. Я знаю что и как нужно сделать для блага Рима.

– Вот слова настоящего патриота! – похвалил Папирий и одобрительно кивнул. Но в его голосе мне послышалась ирония.

– Ладно, я извещу о твоей просьбе претора, – добавил он покровительственным тоном.

… в моей же голове мгновенно родилось иное понимание его слов: " ты делаешь ошибку, что упрямишься и не отдаёшь узника Скарону, и эта ошибка будет иметь для тебя последствия».

– Благодарю.

Он остановился. Остановился и я.

– Ты сказал: я знаю что и как нужно сделать, – вспомнил он. – Ответь, что тебе даёт такую уверенность? – он вопросительно посмотрел на меня.

– Я сказал так потому, что знаю это лучше, чем другие.

Папирий чуть прищурился.

«О, да, конечно," читалось в его глазах. Он по-отечески похлопал меня по плечу и улыбнулся.

Мы развернулись и двинулись в обратном направлении.

– Я вспоминаю себя в твои годы, – начал сенатор. – Как же во мне играла кровь. Мне казалось, что я могу горы свернуть. Я был молод и энергичен и мне, как тебе, казалось, что я всё знаю, всё вижу наперёд. Что было за время! Я тогда служил квестором и был в помощниках у сенатора Постума.

– Я слышал о нём.

– Я бывал на прениях в сенате. Не поверишь, но как же меня раздражали все эти тугодумы. Их медлительность, их долгие напыщенные рассуждения невозможно было понять, когда ответ казался так очевиден…

Он рассмеялся и, понизив голос, продолжил:

– Как-то сенатор Постум спросил меня что я думаю о двух политиках, которые выдвигались в консулы разными партиями. Один был молод, красив, имел дар речи и способность вести за собой массы. Когда он говорил, казалось, сам Меркурий вещал его устами и воспламенял сердце слушавших. Этот человек говорил о чести, равенстве и справедливости. Он раздавал бесплатную еду и устраивал зрелища. У нас дорогие ткани и продукты, говорил он, так давайте это изменим, давайте завезём их с Востока. У нас высоки налоги, так давайте снизим их втрое. Мы воюем с одним южным деспотом, эта война уносит жизни – давайте её прекратим и заключим мир. Я был восхищён им, и не скрывал этого. Другой же был стар, сварлив и всячески злословил первого. И он говорил прямо обратное чем тот, кем я был восхищён. «Кто, – спросил меня сенатор Постум, – по-твоему более достоин быть консулом, юноша?» Конечно, мой ответ разумелся сам собой. На что Постум сказал мне: смотри, тот кто восхищает тебя, видит не дальше своего носа. Нам нельзя снижать налоги, ибо астрономы предсказали затяжную зиму и неурожай. Нам нужно поощрять своих ткачей и крестьян; пусть это будет дорого, но затем это окупится и приведёт нас к процветанию. Нам нельзя потакать черни, ибо среди них мало людей чести, зато много воров и предателей. Тот, кто восхищает тебя, обескровит казну за полгода, а те кто сейчас носит его на руках, завтра будут искать его убить, ибо не простят ему голода и смуты. И нам нельзя останавливать войну с южным деспотом, ибо эта война несмотря на потери, сделает нас сильнее. Затем сенатор рассказал мне такую басню. Молодой ястреб однажды увидел старого орла на дереве. Он подлетел к нему спросил почему он не тронулся, когда в ста шагах пробегал заяц. «Я-то подумал, это был ёж, – сказал сконфуженно старый орёл». – «Э-э, да твоё зрение подводит тебя. Так ты останешься без обеда», – сказал ястреб и засмеялся, ибо его собственное зрение было чрезвычайно остро. – «Без обеда я не останусь потому, что обед сам придёт ко мне в когти, спасаясь из огня», – возразил орёл. Ястреб был удивлён. «От какого огня?» – не понял он. " – «У меня крылья больше твоих. Пока ты летал между верхушек деревьев искать себе пищу, – ответил орёл, – я залетел под самые облака и увидел, как приближается огонь. Пусть у тебя острее взгляд, зато я летаю выше и вижу дальше».