Текелински - Висталь. Том 1

Но если я могу тебе советовать, спрашиваю потому, что вижу своим внутренним взором, что скорее мне впору просить у тебя совета. Но всё же, прими один. Найди для себя и своей мудрости самую возвышенную корысть, ибо твоя тонкая душа, будет испытывать страдания от грубой заинтересованности, присущей большинству людей, как, впрочем, и многим мудрецам. Теперь я угадываю твою истерзанную душу. По всей видимости, на твою долю выпало немало. Но сколько ещё предстоит, не знают даже Боги! Отдохни где-нибудь под кроной тенистого дерева, и твоя мудрость снова будет ласкать твой трепещущий разум.

Скажи старик, что даёт человеку его мудрость? Знаем ли мы её? Если с хитростью всё более-менее ясно и просто, то с мудростью, мы заходим подчас в такие тёмные леса и такие дебри, где не мудрено и заблудиться. Мудрость, в большинстве случаев даёт силу. Но часто и забирает у человека эту силу, иссушая его волю. Иногда даже возникают мысли, что жизнь и мудрость пьют из одного озера, и чем больше одна выпивает, тем меньше остаётся другой.

Старик помолчал, и лукаво улыбнувшись, заговорил так: Есть у меня одна маленькая история, точнее сказать притча. Быль, или не быль, я уж и сам не знаю. Память одного человека, почти такая же несостоятельная субстанция, как память человечества. Здесь, со временем, всякая быль обретает очертания мифа, а всякая небылица превращается в исторический факт. Таких примеров не мало. И по большому счёту, какая разница – быль, или не быль, важна лишь гармония. И мораль всякой настоящей истории, призванная усовершенствовать гармонию нашего бытия, уже имеет свою ценность, не зависимо от правды исторических событий. По большому счёту вся наша большая история – сплошной вымысел. Во всякой были, былью является лишь скелет этой истории, который не видим за покровом «кожи» сотканной из аффектов историков и философов, пишущих её, и утверждающих в фолиантах все её события. Они словно катят торбу в гору, набитую доверху «вещами-событиями». Постоянно меняющаяся местность, и меняющиеся толкатели торбы, привносят в её движение свою динамику. Они, сменяя уходящих на отдых толкателей, постоянно теряя из неё на ухабистых перевалах, и докладывая вещи, превращают содержимое повозки в нечто такое же динамичное как сама телега. И история превращается в нечто антимонолитное, нечто далёкое от начальной архаичной истинности. Как всякий организм, со временем трансформируясь, изменяется до неузнаваемости, так история меняет все свои очертания, переодеваясь без конца в новые одежды-толкования. Её живое тело, со временем превращается в прах, а «скелет» превращается в песок. И на этом песке вырастает «Верблюжья колючка», или «Кактус», из которого умелые руки изготовят нечто завораживающе интересное, нечто небывалое – «Текилу», так пьянящую нашу душу.

Так вот, эта история имела место в одной горной деревушке в древности, в центральной части нынешнего Китая. На окраине поселения жил человек средних лет. В деревне он слыл безумцем. Звали его Лао цзы. Он редко работал, и мог часами напролёт гонять голубей, присвистывая и прикрикивая в след кружащей в небе стаи. И вот однажды в эту глухую деревню забрёл знаменитый мудрец. Его знал весь средний Китай, и почитали его во всех селениях, куда он волей случая заходил. Звали его Мо цзы. В те времена, слово «мудрость» произносили без стеснения, ибо тогда мудрости не стыдились, но гордились ею.

Зайдя к старосте, он спросил: Есть ли в деревне мудрые люди, с кем он мог бы утолить жажду общения. На что староста ответил, что мудрецов нет, но есть один безумец, он живёт на краю деревни. Ты узнаешь его дом по возвышающейся голубятне. Что ж, ответил мудрец, коль нет мудрецов, пообщаюсь с безумцем. Опыт, – не маловажная вещь в нашей жизни. А чураться безумцев большая расточительность, с улыбкой на лице закончил старик. И спросив направление, отправился на край деревни. Подойдя к дому с высокой голубятней, он застал сидящего на крыше безумца при своём привычном занятии. Здравствуй безумец! Крикнул Мо цзы. Здравствуй мудрец, ответил Лао цзы. Как ты узнал, что я мудрец, спросил Мо цзы. Весь твой внешний вид говорит об этом. Каждая деталь твоей внешности кричит, и только слепой не прочитает на твоём челе печать мудрости. Зайди в дом, я угощу тебя крепким чаем. Я сам собираю его в горах и уверен, тебе понравится. Мо цзы, в некотором недоумении и тревоге от услышанного, вошёл в дом. Убранство дома было до предела просто. Мо цзы бывал во дворцах и лачугах, но здесь всё отдавало какой-то вечной простотой. Ты, верно, устал, и хотел бы отдохнуть. Дальний путь утомляет, но отдохновение от него, тем сладостнее.

Налив чашку крепкого зелёного чая гостю, а затем себе, Лао цзы спросил, что привело тебя сюда? Я скитаюсь по свету в поисках истины, ищу самого Великого мудреца, чтобы насладиться мёдом его речей.

Ты верно, либо ещё не наполнил нектаром своих запасников, если ищешь благостные поля цветников, либо ещё не созрел, если ищешь чужой мёд мудрости. Так дитя ищет молоко матери. Ведь зрелый мудрец, уже не ищет мёда мудрости среди людей, его не привлекает мёд чужих ульев, он наслаждается мёдом собственных. Ибо только этот мёд способен утолить голод созревшего мудреца. Чужая мудрость недостаточно сладка для него. Она, словно чужая кровь, не может составлять для него ценности. Созревший мудрец лишь ищет нектар, чтобы изготовить из него собственный мёд. Если мудрец ищет не нектар полей, но мёд чужих ульев, он либо ещё не созрел, либо не созреет никогда. Его разум привык питаться готовым мёдом, его собственная «ферментная железа мудрости» атрофирована. Такой мудрец уже не в силах перерабатывать пыльцу, превращая её в свой собственный неповторимый напиток. Он будет всю жизнь собирать из чужих ульев готовый мёд и питаться им. Но существуют и такие мудрецы, я их называю «мудрецами-торговцами», которые собрав чужой мёд, разбавляют его, либо концентрируют, и затем пытаются продавать его на рынке, выдавая за свой собственный, и часто не безуспешно. Такова судьба многих мудрецов больших городов.

Как всякое дитя, необходимо вовремя отрывать от материнской груди, иначе ему никогда не научиться питаться мясом, так всякий мудрец должен уйти в свои собственные горы, где сможет изготавливать свой собственный мёд.

Но где же, как не на чужих пасеках черпать пищу для собственной мудрости? Где, как ни в таких же мудрецах находить крупинки золота, чтобы выливать свои слитки? Мудрец, не обижайся на меня, я никогда не видел высшего света, и не знаю деликатности. Но ты ещё не мудрец, ты – ремесленник. Ты мастер, выплавляющий слитки, который всегда смотрит по сторонам, на таких же ремесленников, и оценивает собственные изделия, сравнивая их с чужими. Здесь скрыта сакральная суть Гения. Истинный мудрец – это вытекающая произвольно река. Для неё не существует иных русел, кроме своего русла, а уж тем более не существует правильных и неправильных русел. Ты мог бы стать такой рекой, если бы не увлёкся публичным признанием, конъюнктурой, и сам бы не делал из своей мудрости ремесла. Когда на мудрость надевают седло и узду, она превращается в рабочую лошадь. Когда же к ней ещё и цепляют плуг, или борону, она превращается в мерно бредущего по полю мерина.