Текелински - Висталь. Том 1

И я бы действительно отделил бы смешиваемые и сливаемые в один ухват преступления подлого, поганого, унижающего человеческое достоинство, характера, и преступления иного свойства, пусть и подчас вызывающих похожие чувства. Хотя, если посмотреть непредвзятым взглядом, люди в подавляющем своём большинстве, итак разделяют их, и, без всякого сомнения, выставляют свои приоритеты там, где им действительное место. Но дело в том, что именно штампы и укоренившиеся заблуждения здесь, определяют отношение ко всякому преступлению, и смешивают всё в одном котле, не утруждая себя вглядыванием в суть.

Я расскажу вам историю из своей жизни, и вы поймете, о чём я говорю. Я родился в обеспеченной семье, и не знал с детства нужды ни в бытовом смысле, ни в психологическом. Всё что желал, так или иначе, получал. Но дело в том, что желания как таковые, не живут без нужды, и если человеку давать всё что он хочет, его жизнь неминуемо превращается в пустое ничем не мотивированное пребывание, словно выеденное яйцо, ненужное никому, и даже самому себе. А происходило вот что. Мои желания стали как-то утончатся и нивелироваться, и, в конце концов, превратились в бренную обыденность, не возбуждающую никак ни мои нервы, ни моё сердце. И так бы я, скорее всего и зачах, превратившись в растение, питающееся без радости, и живущее без смысла, но однажды на моё поле случайно или необходимо, попал один человек, по характеру неординарная личность, не признающая никаких запретов и никаких заборов, и ограничений. Про такого говорят, «оторви и выбрось…» Мы удивительно быстро нашли общий язык. В силу ли моей внутренней жажды и голода, не утоляемого никакими «костями» обыденной кухни, или по причине намешанных во мне самом противоречивых кровей, но я стал искать с ним встречи. Он был гангстером до мозга костей, и не пытался приукрашивать свои поступки благородными намерениями, как это делал всякий так называемый «борец за справедливость», олицетворённый однажды в образе Робин гуда. Он был честен пред собой, и не унижал себя поволокой тумана якобы имеющего место возвышенного толка своих поступков. Он был «рафинированным негодяем», и не делал никогда ни шага назад. Вызывая впечатление очевидной доминанты образа льва, пред образом ползучего меж камней гада. Внутренняя сила, характер и харизма, всегда видны, и их невозможно сыграть, каким бы ты не был выдающимся актёром. И пусть жизнь такова, что судьба таких людей с точки зрения обывателя не завидна, что подобные «львы», как правило, живут не так долго, как «ползучие гады», но их жизнь наполнена до краёв таким количеством эмоций и впечатлений, для получения коих этим «гадам» нужно было бы прожить тысячу лет! И та сила любви, коей подчас наполнено такое сердце, подобна бескрайнему океану, переплыть который не дано ни одному обывателю. На это способны только Ангелы и Херувимы!

Его звали Джокер. Такую кличку ему дали друзья, так как играя в юности в карты, он слишком часто вытаскивал этого персонажа из своей колоды.

Однажды он подбил и меня на преступление. И я впервые ощутил нечто близкое к полной свободе. Словно внутри меня спали ржавые кандалы, и моя душа освободилась от морально-этической слизи, что обволакивала моё сердце, и не давала почувствовать и понять собственные консоли, в которых была укоренена присущая моему роду характерная индивидуальность. Конечно старая совесть, подавляемая её новым суррогатом, ещё долго ныла под лёгкими, стараясь спасти себя от неминуемой гибели. Но дух нового чувства, с такой яростью подавил всякие поползновения архаического политеса старого сознания, что сердце зарделось, и, перешагнув через выпавший на дорогу «труп прошлого самосознания», я, подняв высоко голову, зашагал навстречу собственной судьбе. Во мне происходило разрушение, и в тоже время обновление, с болью и скрежетом зубов, с минутами отчаяния, и невероятного подъёма, – во мне происходила революция, со всеми присущими революции сопутствующими метаморфозами. И вслед за этим, всё вокруг стало так быстро меняться, словно в трансформере, что я не успевал запечатлеть в своём сознании эти глобальные перемены. Мир – преображался. Так, наверное, ненавистная всеми обывателями война, переворачивая обыденность существования, ломая все морально-этические мосты, и взрывая выложенные дороги благонамеренности, переводит всю жизнь на новый путь, и поднимает её на вершины собственной гипертрофированности. Мы никогда, на самом деле не знаем, что для нас полезно, а что вредно, что в действительности является для нас добром, а что злом. Мы слишком близоруки в этих своих воззрениях и оценках. Мы полагаем, что война существует только по глупости. Что она есть суть недоразумение, ошибка, – изъян нашей природы, и не допускаем ни на миг, что она на самом деле является главным источником жизни, её основной платформой и подогревом от замерзающей природы космоса, пытающегося каждую минуту проникнуть в наш бушующий мир.

Ну да я отвлёкся. Со своим новым другом мы стали разрабатывать планы, в которых неотъемлемой часть было преступление. И пусть нас не трогала общепринятая моральная подоплёка, но я никогда не перешагивал через собственную совесть, вновь созревшую и становящуюся в моём сердце её «видоизменнённую метаформу». Да, наша нынешняя совесть отличалась в корне от совести обывателя, но тем она была лишь ещё монолитнее и непреодолимее, ибо приобрела некое рафинированное, очищенное от навязанных оценок и постулатов, состояние. Мы всегда старались добиваться задуманного, невзирая на опасность, которая необходимо подстерегает всякого, кто, так или иначе, переступает через закон. В глубине сердца нас, конечно же, страшило заточение, но ступив однажды на этот путь, и почувствовав этот вид свободы, (как я отмечал выше), ты словно наркоман, уже не в силах отказаться от него, даже перед лицом неминуемой пропасти. Человек привыкает ко всему, и перманентная опасность переходит в латентную, становясь частью твоей жизни, и ты уже мало обращаешь на неё внимание.

С годами лихость уходит из сердца, и на её место приходит рассудительность и мудрость. Но важно понимать, что если в юности в твоём сердце не было достаточной лихости, презрения к страху и безрассудства, то неоткуда будет взяться и рассудительности, и мудрости. Ведь всё, что ты имеешь в душе на каждом из этапов своей жизни, так или иначе, есть продукт сублимации, перевоплощения той энергии, что изначально заложена в тебе. Той энергии, что в юности несёт на себе печать безрассудства, лихости и чрезмерного нахальства, а вместе с тем и безудержного желания действовать, в зрелые годы перевоплощается в глубокие созерцания, и победы разума, а также неминуемо переходит в благороднейшее состояние души.