Евгений Марков - Имперская сказка

– Михаил Матвеевич, к вам фельдъегерь из Гатчинского дворца.

– Просите, конечно!

Что же это такое, письмо от императора, нет конечно. От императрицы? Также невероятно. Предписание о закрытии газеты? Но почему из дворца, а не из министерства? Важный и строгий фельдъегерь вручил два письма покрытых вензелями и печатями с двуглавыми орлами.

– Одно вам, другое Р. Сосна, распишитесь.

Стасюлевич, сгорбившись сидел за столом, собираясь с мыслями. Никогда до этого он не получал фельдъегерскую почту, не тот чин. Письмо от наследника престола. Ему всего тринадцать, а читает такой серьезный профессорский журнал как «Европейский Вестник». Пожалуй, слухи о небольших способностях царевича могут быть необоснованны. Можно ли это письмо в редакцию использовать в пользу газеты, пожалуй, нет. Это всего лишь просьба переслать письмо автору, пишущему под псевдонимом Р. Сосна. Да, а вот для Раисы Радонежской, так зовут писательницу, такая корреспонденция будет хорошей поддержкой. Конечно, все зависит от содержания письма. Может быть царственный подросток наоборот возмущен, и считает повесть пасквилем на православную церковь. Такие отзывы ему уже приходилось читать. Так, надо самому написать Радонежской, и попросить, если возможно, открыть редакции хотя бы характер отзыва. Хвалебный или ругательный. Редактор вернулся к работе после этого неожиданного происшествия, еще более обеспокоенным и почти уже уверенным, что это послание принесет большие неприятности, ведь если наступила черная полоса, только их и приходится ждать.

Завтракали мы вдвоем с учителем французского. Именно Луи Арон Дюперре замещал генерала-наставника. Утренними уроками я был доволен. Даже фельдфебель Плешаков не вызывал прежнего раздражения, а плац перед дворцом, на котором продолжались наши штыковые и строевые занятия, прежней неловкости. К плохому тоже можно привыкнуть, хотя и с трудом. В отличие от Даниловича француз не умолкал. То же, кстати, не очень приятная крайность. Впрочем, когда Дюперре перешел к восторженному описанию успехов французского генерала Соссье в подавлении восстания тунисских арабов шейха Али бен Халифа, мне стало интересно. Я мало знал об этом историческом событии, а Луи Арон очень живо описывал бои у городов Сфакс и священном для мусульман Кайруни. Я почувствовал себя ученым историком совершенно другого рода чем в 21 веке. Ведь насколько интереснее было бы с помощью машины времени перемещаться в интересующий момент в прошлом и слушать вот такой живой рассказ современника событий. Историческая наука стала бы не такой мертвой и несравненно более увлекательной. Во время этой застольной беседы я и был счастливым исследователем, получившим аппарат, позволяющий непосредственно видеть прошлое.

– Как я понимаю во французском парламенте не раздаются вообще голоса, ставящие под сомнение целесообразность и справедливость завоевания Туниса? – спрашиваю француза.

– Только несколько сумасшедших радикалов говорят об этом. Тунисцы сами виноваты! Они совершали набеги на Алжир и поддерживали там повстанцев.

– Но ведь Алжир тоже арабская земля, а не французская?

– Мы вынуждены были прийти туда пятьдесят лет назад чтобы покончить с пиратскими набегами столетиями, мучавшими христиан.

– Простите Луи, но ведь вы швейцарец французского происхождения, а не гражданин Франции?

– Но в этой ситуации я чувствую себя частью французской нации, защищающей цивилизацию от варварства!

Я задумался, не хотелось говорить об этом Дюперре, но, наверное, важной причиной было еще и то что после страшного поражения в войне с Пруссией, любая военная победа была бальзамом для израненной французской национальной гордости. С другой стороны, Россию европейцы искренне не считают частью цивилизации. Вон ведь во время Крымской войны Франция вооруженной силой защищала от нас турок, при этом оставаясь по самоощущению на стороне добра против варварства.

После завтрака мне захотелось посетить центральный корпус дворца. В голове был сумбур. Отъезд императорской семьи вызвал странное чувство. До этого общение с родственниками требовало ежеминутной сосредоточенности. И моя личность как бы уже объединилась и определилась в личность Андрея Трифонова использующего память царевича Николая. Оставшись один, я потерял концентрацию, и вот во время утреннего завтрака я был скорее Ники со стороны наблюдавшим за ученым 21 го века. Черт похоже во мне остаются две личности, которые все еще борются и не могут найти баланс между собой. В этой борьбе недолго и потерять разум, нить сознания, которая отделяет человека от состояния овоща.

Центральный корпус скорее музей, чем царская резиденция. Здесь никто не живет со смерти императора Павла. Кордегардия, соединяющая на первом этаже арсенальный и центральный корпус пуста. Хотя с отъездом императорской семьи и в нашем корпусе стало намного меньше людей, все-таки всегда в поле зрения есть кто-то из слуг и охраны. Здесь же – никого. Правда в первой комнате центрального корпуса, куда выходит кордегардия были солдаты и офицер охраны, вставшие смирно при моем появлении. Дальше в тронного Павла снова пустынно. Резной трон стоит под балдахином на фоне конного портрета Петра l. Меня охватило мальчишеское желание сесть на него, но нельзя. Во дворце, как известно, стены имеют глаза и уши. А тут вообще комната дежурного офицера, которую я только что прошел выходит незакрытой дверью в тронный зал. Интересно какая сплетня пойдет если я рассядусь на троне? Наверняка ничего хорошего и хвалебного обо мне не скажут. В зале отсутствует роскошь и позолота, только легкая роспись потолка и карнизов, обилие картин и портретов. Высокий потолок и ощущение простора тем не менее резко контрастируют с арсенальным каре, в котором укрылся отец. Правители России 18 века явно стремились не к видимости скромности, а к созданию обстановки величественности. Потолок зала украшает чудесная по тонкости и изяществу исполнения бронзовая люстра. Дальше я прошел в кавалерский зал, здесь ожидали приема во времена Павла Петровича. Тот же строгий, деловой и вместе с тем величественный стиль, то же обилие картин и портретов. В овальном кабинете хранится походная кровать императора, его ботфорты, трость и одежда. Насколько я помню все это было привезено из Михайловского замка. Эти предметы были немыми свидетелями убийства императора Павла. Кабинет полутемный, мои шаги по каменному полу отражаются гулким эхом. Я остановился перед походной кроватью, и тут мое сердце замерло, в глухой тишине раздался торопливый звук шагов нескольких пар ног. Нет это не призрак императора, он бы шагал мерно как командор в пьесе «Дон Жуан». Но может это призраки убийц? Сердце ушло в пятки. Шум стих. С трудом уняв бешеное сердцебиение я продолжил экскурсию. И в самом деле, после жуткой смерти в подземелье и всех странностей, случившихся со мной, глупо бояться. Вообще, может я и есть призрак? В пятиугольном таком же мрачном и полутемном башенном кабинете стоят низкие книжные шкафы. Прусские военные уставы, книги по ботанике, сборник морских сигналов, папки с гравюрами и чертежами, множество религиозных трактатов. Картины фламандских мастеров украшающие стены кабинета ничуть не развеивают гнетущей обстановки. Как Павел мог тут работать. В моем представлении кабинет должен быть светлым и удобным, как комнаты бельэтажа нашего корпуса. А здесь мрачно и темно. В кабинете отца хоть уютно, книг правда намного меньше. По винтовой лестнице поднимаюсь на второй этаж. И через потайную дверь попадаю в другой мир. Парадная опочивальня. Роскошь в стиле Людовика Четырнадцатого. Стены ритмично разделяются мраморными пилястрами расписанными изящными арабесками. Простенки затянуты голубым штофом с цветочным орнаментом. Огромная резная кровать, вазы севрского фарфора. Далее вхожу в верхний тронный зал с огромными гобеленами «Азия» и «Африка». А затем в белый зал, и сердце замирает, но уже не от страха, а от красоты. Я был здесь в 21 веке, и помню свое восхищение. Но сейчас! Зал пуст, без толпы экскурсантов. Он как бы светится. Все белое с небольшой добавкой пастельных тонов. Минимум позолоты, только на люстрах. Стены с изящным рельефом по мрамору. Зал огромен, а кажется еще больше так как выходит на открытую галерею с видом дворцового плаца. Я сам себе кажусь маленьким стоя посредине и вглядываясь в расписанный потолок, в античные скульптуры, вывезенные из Италии и Греции, они гармонируют с великолепием этой авлы северного дворца. Именно это название парадного зала из античного времени, более всего подходит. Я с трудом понимаю кто я. Николай? Андрей? Какая-то новая личность, составившаяся из обломков первых двух? Все это великолепие принадлежит моей семье. И пусть это несправедливо, но я счастлив. На глазах выступили слезы, стало до боли жаль себя. Ведь для того, чтобы выжить, придется всю эту сказку в камне оставить и бежать далеко. Я забыл все страхи первого этажа, и как путешественник, нашедший в пустыне оазис и не могущий оторваться от ручья с прохладной водой продолжил свою экскурсию. Малиновая гостиная, украшенная малиновыми гобеленами со сценами из «Дон Кихота», и обитой малиновым же бархатом мебелью. Чесменская галерея, поражающая богатой золотой лепниной, полотнами, изображающими эпизоды Чесменской битвы. Камин красного мрамора. Зеркало, которое увенчивает бронзовый двуглавый орел. Господи и откуда во мне вдруг приступ имперской гордости, я ведь человек двадцать первого века, бывший всегда равнодушным к имперской идее? Оружейная галерея, светящаяся полированной сталью сотен сабель и ружей, горящая золотой и серебряной инкрустацией многих из них. И как звезды вспыхивают драгоценные камни и перламутр некоторых восточных произведений оружейного искусства. Вот черт, я взглянул на часы, уже десять минут третьего! На урок опаздываю намного. Хватит, роскошь второго этажа главного корпуса для меня похоже наркотик, не могу оторваться. Быстрым шагом, почти бегом, коря себя, поспешил в домашнее каре.