Моен Джой - По волчьей тропе

Немного прихрамывая, девушка двинулась в сторону здания, где суматоха дня улеглась, и люди, живущие в лагере, давно разбрелись кто куда.

Лейпциг, как обычно, сидел в своем кабинете, изучая какие-то бумаги. Его кабинет напоминал школьный кабинет директора. Справа от двери два деревянных стула, пара книжных шкафов, растянутых на всю стену, напротив двери дубовый стол, с синей старой настольной лампой.

Справа от стола, на подоконнике стоит пустая птичья клетка. Когда-то тут жил ручной попугайчик, под цвет окружения – темно-синий.

– Добрый день, сэр.

Как по безмолвной команде, Фаррелл и Чарли отдали честь.

– Расслабьтесь, друзья. Вы уже закончили?

– Никак нет, главнокомандующий. Возникли сложности, так что придется перенести визит в морг на завтра.

Сложности? Где же тот сочувствующий и понимающий Фаррелл? Язык у девушки не повернулся бы назвать увиденное сложностями. Трагедия . Это было бы подходящим словом.

– Сложности? Какие могут быть сложности в том, чтобы приехать к дому жертв и поговорить с родителями?

Чарли порядком начал раздражать тон Дэвида, он ведь совсем не понимает, о чем говорит, и девушка выпалила:

– К примеру, смерть одного из этих родителей. Это считается достаточным аргументом для вас?

Лейпциг открыл рот, чтобы возразить, но ему хватило ума не вступать в перепалку, учитывая увиденное членами его организации.

Фаррелл не смотрел на Чарли, но она и без того почувствовала напряжение, исходившее от него.

– Миссис Вайсман, сэр, она повесилась. Судя по записке это был суицид, и ничего более не говорило об обратном.

Дэвид Лейпциг вмиг смог ухудшить о себе мнение в глазах Чарли, когда его лицо после сказанных Фарреллом слов исказила гримаса ненависти и презрения.

Девушка никогда не могла понять отношение оставшихся в живых людей к самоубийцам. Необязательно понимать это, бросаться с пеной у рта в разъяренные дискуссии о том, кому и на что хватило силы воли терпеть и превозмогать. Достаточно принять и идти своей дорогой.

– Ясно. Хорошо, тогда перенесем на завтра. Все разрешения у вас имеются, так что идите отдыхать.

Сжав руки в кулаки, Чарли вышла за дверь. Вместе с Фарреллом они спустились на улицу, теперь озираясь по сторонам. Эмоции отпустили обоих, и в глазах читалось лишь полное безразличие и опустошённость.

– Куда пойдешь?

Парень старался выглядеть как можно беззаботнее, но получалось не очень.

– Не знаю. А ты?

Девушка пнула камушек носком ботинка и засунула руки в карманы.

– Пойду, отдохну к себе в комнату. Может быть, вздремну. Увидимся позже, Чарли.

Фаррелл помахал ей рукой и направился в сторону своего домика. Она была рада, что он не стал больше прикасаться к ней, не хотелось быть невежливой, отталкивая его.

В лагере подобное проявление чувств привело бы к сплетням, хотя они беспокоили девушку меньше всего. Кто станет сплетничать о том, кого не замечает?

Больше всего она боялась вновь увидеть тот взгляд Ньорда. Взгляд дарил надежду на то, что ему не плевать, кто к ней прикасается, но пустые надежды – это последнее чего бы ей хотелось.

Она наелась этого сполна. Сначала ожидая, что ее мать, в конце концов, полюбит ее, увидит в ней свою дочь и перестанет смотреть так, будто она мебель, которую купили по дешевке на распродаже.

Потом, что она будет хоть в чем-то выдающейся, чтобы на нее обратили внимание.

Что первая любовь станет последней.

Что мир станет чуточку лучше, научись она убивать монстров.

Что Ньорд Джефферсон, не оставит ее.

Список можно продолжать бесконечно, но факт остаётся фактом – глупая надежда уничтожает в человеке способность трезво смотреть на вещи. Видеть все, что окружает, сломав свои розовые очки о бетонную стену.

Какое-то время Чарли бесцельно бродила по лагерю. В комнату идти не хотелось, спать ещё рано, а томление в ожидании завтрашнего дня, в четырёх стенах, лишь усугубит ее ментальное здоровье.

Ноги сами несли ее в старый, но давно знакомый бар, находящийся в ста метрах от лагеря. Немного выпить и расслабиться не помешает.

Название Бара «Дохлый барсук» полностью отражало его внешний вид, вывеска давно не горела, и опасно накренилась вниз. Ходят слухи, что бар открылся на этом месте, благодаря барсуку, попавшему под колеса будущего хозяина заведения.

Но никому это было не важно, сюда приходили выпить многие – жители городка, заблудшие бродяги, уставшие работники лагеря. Каждый развлекается так, как умеет.

Чарли поначалу оглушила музыка бара, но потом какой-то забулдыга попал бутылкой в едва доживающий свой век автомат, и он стал петь значительно тише.

Девушка подобралась к стойке сквозь толпу, ни на кого не обращая внимания, заказала стакан карамельного виски. Этого достаточно для того, чтобы подарить ей желаемое забытье, как только она доберётся до кровати, и не упасть раньше, чем голова коснётся подушки.

Виски обжигал нёбо и глотку, но девушка даже не морщилась, она ощущала себя пустой оболочкой. Все равно, что булочки в магазине, заветренное тесто, а вместо аппетитно вытекающей начинки, маленькая сухая изюминка.

Кто-то громко засмеялся в углу бара, и она лениво повернулась посмотреть, что там случилось. К ней спиной стоял мужчина, с широкими плечами, в голубой рубашке и чёрных брюках. Кажется, это Ньорд.

Глоток виски попал не в то горло, и Чарли закашлялась. На звук мужчина повернулся, но это был не он.

Не тот, чьи прикосновения заставляли трепетать ее тело, чьи слова и голос окутывали ее, будто королеву, искупавшуюся в молоке, а после одетую в лучшие мягкие и непристойно дорогие ткани.

Не хрустальной принцессой, которую легко можно разбить, сказав правду, а королевой. Той, что идет по головам, когда нужно.

Рядом с ним она чувствовала, что может все, что ей хватит сил забросить лассо на луну, и притянуть ближе, чтобы коснуться ее ледяной щеки.

Одним глотком она осушила остатки напитка и крепко сжала стакан в руках. Какого черта, Чарли? Какого черта ты приперлась сюда?

Все началось именно здесь и именно здесь и закончилось.

И все-таки странно устроен человеческий мозг, ты проживаешь какое-то событие в жизни и оно, в отличие от воспоминаний о нем, полное и четкое, но кажется каким-то ненастоящим, даже мимолетным.

Воспоминания же сохраняются отрывками, словно сцены в спектакле, записанные на диск. Сцена первая, акт первый, вторая, антракт.

При любом удобном моменте человек может воспроизводить их снова и снова. Они наполнены эмоциями, имеют свойство взрываться и заполнять собой все пространство в голове человека, заставляя проживать одно и то же раз за разом.

Чарли живо представила себе бутылку кока колы, в которую опустили таблетки ментоса. Именно так она себе это и воображала. Именно так это и было.