Моен Джой - По волчьей тропе

– Вы снова хотите ослушаться, Коллинз?

Донесся до них голос Лейпцига. Чарли сжала зубы так сильно, что они ныли, но разжала кулаки и мгновенно получила второй удар. Девушка понимала, что Ньорд хочет поскорее закончить это унижение и покинуть площадь, чтобы в комнате зализывать растоптанное мужское самолюбие. Она хотела того же не меньше.

Еще удар. И снова. Руки предательски дрожали, и Чарли закрыла глаза, в ожидании следующих ударов. Она больше не хотела смотреть в глаза командира, и видеть в них жалость. Она все сделала верно. Добыла информацию, забрала нужный всем ингредиент, но не успела передать.

Если кем-то она и жертвовала в тот день, то только своей жизнью, которая не стоит ничего, как считала сама Чарли. Получается, что она полностью следовала девизу лагеря. С каждым ударом в этом получалось убедить себя все меньше и меньше.

Ее тело тоже предало ее. Сначала по левой, а следом и по правой щеке, катились обжигающие слезы. Они не были солеными, как следы радости, скорее, горькие и ядовитые.

Продолжая давиться слезами, девушка выдержала все 15 ударов. Руки почти не сгибались, и болел каждый миллиметр кожи, спасибо, что ничего не сломано.

Ударов больше не было, и Чарли заставила себя открыть глаза, поднимая подбородок как можно выше, показывая, что она не сломлена. Ньорд смотрел на нее, и не улыбался, он казался уставшим, выжатым. Она не должна сочувствовать ему, ведь это не он только что получил ивовым прутом по рукам. Ему. Просто. Жаль. Тебя. Убедить себя в этом, уже гораздо проще, ведь отчасти так и было.

– Все свободны. Всем хорошего вечера, и да, надеюсь, что этот урок будет полезным для всех вас.

Люди вокруг разбрелись кто куда так быстро, будто это было заразно, будто простояв там на секунду дольше, им придётся прочувствовать это на своей шкуре.

Чарли не дождалась когда уйдёт Ньорд, казалось, что она не замечала его вовсе, медленно, опустив руки, девушка поспешила уйти к себе в комнату и нанести лечебную мазь, чтобы боль утихла, а завтра не стало хуже.

На самом же деле, она не хотела быть понимающей и все осознающей, она хотела стоять там, кричать на Ньорда, высказать ему прожигающие гортань слова и наконец-то перестать все тащить в себе. Вся эта боль, как старый чемодан, – тащить тяжело и бросить жалко. Что тогда останется с ней, кроме этой боли, которую она пригрела, словно змею на сердце?

Коллинз переоделась в ночную рубашку, пытаясь не задевать больную кожу. Мазь сняла основную боль, но только в руках, а как быть с болью там, куда мазб не сможет добарться. Девушка перед зеркалом гладила свои ключицы, пытаясь протолкнуть пальцы сквозь грудную клетку, чтобы использовать мазь и на свою душу.

Она бы хотела видеть боль в глазах Ньорда, знать, что ему не все равно, но ему всего лишь жаль ее. Жаль.

Чарли не хватало воздуха, дождавшись пока темнота и тишина поглотят все вокруг, она вышла на улицу. Запах весны успокаивал, стало чуть холоднее, но это девушку не волновало.

Как была, в просторной белой рубашке на голое тело и босиком, она медленно двинулась за домик у края забора, где ей встретился волк, надеясь, что увидит его снова. Земля была холодной, и она еще сильнее зарылась в нее пальцами ног, чтобы унять разгоряченную плоть.

Луна светила тускло и почти ничего не освещала, будто ночник, у которого садятся батарейки. Чарли любила выходить сюда вот так, одна, но совсем не ощущала одиночества, наоборот, это будто бы сближало ее со всем миром. Особенно с родным Баннаком, его кукурузными полями, хаотично разбросанными домиками, озерами и лесами. И даже с матерью.

– Тебе следовало бы быть в постели сейчас.

Девушка резко повернула голову, было темно, но она различила мужскую фигуру с широкими плечами и узнала голос. Трудно спутать своего палача с кем-то еще.

– Тебе тоже.

Фигура подошла ближе, но смотрела не на луну. Кожей она почувствовала его взгляд, но сейчас девушка ощущала себя свободнее, зная, что он так же не видит ее лица. Мужчина взял ее за руки.

– Дивербитовая мазь?

Чарли кивнула, хоть и знала, что он не увидит. Его рука, по сравнению с ее рукой, была такая большая и теплая, подушечки пальцев и ладонь казались пуховыми, настолько мягко он прикасался к ней.

Что-то влажное и горячее коснулось ее костяшек сначала на одной руке, потом на второй. Его губы .

– Она же горькая…

– Я это заслужил.

Не дав ему закончить фразу, она резким движением вырвала свои ладони из его рук.

– Зачем ты здесь?

Чарли знала, что Ньорд не ответит ей.

У него всегда находились причины не отвечать на те вопросы, которые были важнее остальных. Ньорд стоял и молчал, вглядываясь в темноту вместо ее лица. Чарли лишь горько ухмыльнулась. Ничего нового. Ничего особенного .

Уже собираясь уйти, она ощутила ладонь на своем лице. Успокаивающе тёплую, широкую ладонь, и невольно прижалась к ней. Это запрещённый прием, которым он пользуется до сих пор. Он знает, что его близость делает ее ноги и язык ватными. Отвратительная сладкая мука..

Чарли, ну же, совладай с собой, не будь слабовольной…

Девушка с огромным усилием заставила себя оторваться щекой от его руки и ласкающего скулу большого пальца. Уперевшись больными руками ему в грудь, она старалась оттолкнуть его от себя и уйти.

Единственное, чего ей сейчас хотелось больше, чем оказаться в его объятиях, это уйти. Он сопротивлялся ее действиям, и руки начали болеть нестерпимо, но она держалась, превозмогая эту боль.

Возможно, она имела в виду не только боль в руках. Возможно . Вложив, всю еще оставшуюся у нее силу, кулаками девушка била мужчину в грудь. Удар. Еще удар. Словно ивовой плетью по рукам.

Все, лишь бы он не приближался. Глаза начинает жечь от поступающих слез, но даже она сама толком не смогла бы объяснить, почему плачет.

Ее глаза широко открылись, когда она поняла, что он положил руку на «хвост» волос, и притягивал к себе. Запястья резануло болью, и ее руки подались назад. Они стукнулись зубами, неприятно, но ничто по сравнению с ценой этого поцелуя.

Его губы, волглые и мягкие, жадно впивались в ее рот, и Чарли, к своему сожалению, отвечала. Если бы хоть кто-нибудь вышел сейчас на улицу, то непременно бы услышал их прерывистое дыхание в этой ночной глуши. Таким оно казалось громким.

Языки переплелись, и Чарли ощутила, как внизу живота пощипывало и нарастало желание. Благо, Ньорд не касался ее тела, она была благодарна, что он не дразнил ее сейчас, сейчас, когда она, скорее всего, поддалась бы этому порыву, а после сожалела о сделанном.

Его руки обнимали ее за скулы, и теперь он водил своими губами по ее, распухшим и раскрытым, губам. Голова закружилась от чувства, что он впивается волчьими клыками в нижнюю губу и слегка оттягивает.